| ' Gone.' The old woman's tone had not changed. | - Пропала, - монотонно твердила старуха. |
| 'Do you know what I'm talking about?' Yossarian asked sharply, staring into her eyes to see if she were not speaking to him from a coma. | - Вы понимаете, о чем я говорю? - резко спросил Йоссариан, глядя старухе прямо в глаза, чтобы убедиться, не бредит ли она. |
| He raised his voice. 'What happened to the kid sister, to the little girl?' | Он повысил голое: - Что случилось с сестренкой, с маленькой девочкой? |
| 'Gone, gone,' the old woman replied with a crabby shrug, irritated by his persistence, her low wail growing louder. | - Пропала, и она пропала, - сердито ответила старуха. Она стала подвывать громче. |
| 'Chased away with the rest, chased away into the street. | - Выгнали с остальными вместе. Выгнали на улицу. |
| They would not even let her take her coat.' | Даже не дали ей надеть пальто. |
| 'Where did she go?' | - Куда она ушла? |
| ' I don't know. I don't know.' | - Не знаю, не знаю. |
| ' Who will take care of her?' | - Кто же о ней позаботится? |
| 'Who will take care of me?' | - А кто позаботится обо мне? |
| ' She doesn't know anybody else, does she?' | - Ведь, кроме вас, она никого не знает? |
| 'Who will take care of me?' | - А кто присмотрит за мной? |
| Yossarian left money in the old woman's lap-it was odd how many wrongs leaving money seemed to right-and strode out of the apartment, cursing Catch-22 vehemently as he descended the stairs, even though he knew there was no such thing. Catch-22 did not exist, he was positive of that, but it made no difference. | Йоссариан бросил старухе в подол деньги -удивительно, как часто люди, оставив деньги, думают, что тем самым они исправили зло! - и вышел на лестничную площадку. Спускаясь по ступенькам, он поносил на чем свет стоит "уловку двадцать два", хотя знал, что таковой нет и в помине. "Уловка двадцать два" вообще не существовала в природе. Он-то в этом не сомневался, но что толку? Беда была в том, что, по всеобщему мнению, этот закон существовал. |
| What did matter was that everyone thought it existed, and that was much worse, for there was no object or text to ridicule or refute, to accuse, criticize, attack, amend, hate, revile, spit at, rip to shreds, trample upon or burn up. | А ведь "уловку двадцать два" нельзя было ни потрогать, ни прочесть, и, стало быть, ее нельзя было осмеять, опровергнуть, осудить, раскритиковать, атаковать, подправить, ненавидеть, обругать, оплевать, разорвать в клочья, растоптать или просто сжечь. |
| It was cold outside, and dark, and a leaky, insipid mist lay swollen in the air and trickled down the large, unpolished stone blocks of the houses and the pedestals of monuments. | На улице было холодно и темно, тусклый промозглый туман колыхался в воздухе и сочился по шершавой облицовке каменных домов, по пьедесталам памятников. |
| Yossarian hurried back to Milo and recanted. | Йоссариан поспешил к Милоу, чтобы покаяться и отречься от заблуждений. |
| He said he was sorry and, knowing he was lying, promised to fly as many more missions as Colonel Cathcart wanted if Milo would only use all his influence in Rome to help him locate Nately's whore's kid sister. | Он сказал, что просит извинения, и, сознавая, что лжет, пообещал сделать столько боевых вылетов, сколько пожелает полковник Кэткарт, если только Милоу использует все свое влияние в Риме, чтобы установить местопребывание сестренки нейтлевой девицы. |