Это я тоже умудрился рассмотреть из окна, но сам там внутри, в этой крытой части причала не был — все, что могло хотя бы в теории оказаться проходом к ней, было точно так же закрыто. И вот сейчас, возможно, удастся наконец побывать и там, тем более, что погода на улице как-то незаметно начала портиться. Подул пронизывающий ветер, моментально выстуживающий тело, а в воздухе запахло приближающейся грозой. Не будет же никто в здравом уме проводить построение под проливным дождем? Кому надо, чтобы половина курсантов потом с соплями и температурой слегла?
Форма у меня уже была — адмирал позаботился. Она была фактически единственной вещью, которая лежала в моем «вещевом ящике» над кроватью, и сегодня, понимая, что первый учебный день никак не обойдется без нее, я ее с самого утра и надел. Поэтому мне даже переодеваться нужды не было — я просто отправился сразу на причал.
Как я и думал, некоторые закрытые ранее двери сейчас распахнули настежь. Не все, конечно, да оно и понятно — где-то арсенал, где-то склад с медикаментами, от части которых можно и заторчать вполне, — где-то еще какие-то опасные вещи, — но многие. В том числе и дверь, которую я ранее определил, как проход на причал.
Правильно определил, значит. Не потерял еще хватку!
Хм, интересный факт — я говорю, что не потерял хватку, а значит, я помню, что эта хватка у меня когда-то была…
Раздумывая над этим фактом, я вышел на причал, и на меня тут же накинулся пронизывающий злой ветер. Он хлестнул по глазам соленой взвесью морской воды, растрепал волосы и попытался забраться под плотный форменный серый шерстяной китель длиной до колен. Я автоматически поднял ворот, и застегнул его на верхнюю пуговицу, пряча тем самым шею и даже уши. Никакого головного убора у курсантов не было, и это почему-то казалось неправильным даже тогда, когда мне только выдавали форму.
Сейчас же я прямо убедился, что это неправильно. Должен быть головной убор, вот как раз на такие случаи.
На причале, кроме меня, уже было несколько человек — таких же курсантов, как я. Все отличие было в том, что у меня на плечах было закреплено по одному значку в виде звезды, а у некоторых — по две, а у одного даже целых три. Этот местный аналог погон использовался только в Академии, как мне объяснил фон Дракен, и служил исключительно для того, чтобы показывать, кто на каком курсе учится.
Получается, я тут один из первокурсников пока что. Оно и неудивительно — я-то уже знал, куда (и даже какой дорогой идти), да и готово у меня все было. Встал — и пошел. Остальных же первогодок должен был встретить какой-то куратор, которого я знать не знал, проводить сначала в общую спальню, дать занять кровати, разгрузить багаж, и только после всего этого — вести их на причал. Будь я на месте любого из них, я тоже сейчас только-только выдвигался бы в путь к причалу, а не стоял бы в ожидании.
Я подошел к краю причалу, протянул руку, и коснулся ближайшего кнехта — огромного, неряшливого, покрытого черной неровной краской. Там, где на кнехты нахлестывали швартовочные цепи, краска явственно была «вдавлена» — в этих местах ее многократно сдирало прямо до металла, и потом эти дыры закрашивались прямо поверх. Никто не заморачивался тем, чтобы снимать всю краску и красить заново.
И эти «борозды» были так глубоки, что, спроси меня кто-нибудь, сколько им лет, я бы ответил, что никак не меньше пятидесяти. А то и ста. Все зависит от того, как часто тут швартуются корабли.
За спиной раздался нарастающий гул, я обернулся и увидел, как из дверей выходит толпа подростков с такими же как у меня звездочками на плечах. А вот и первокурсники, значит. Гудят, как потревоженный улей, так громко, что даже завывания ветра перекрывают. Вертят головами во все стороны, удивленно осматриваются, жмутся друг к дружке, как птенцы, выпавшие из гнезда…
А потом внезапно в толпе первокурсников возникло какое-то движение, как будто там что-то двигалось. Курсантов что-то расталкивало в сторону, и это «что-то» явно продвигалось к причалу!
И наконец из толпы вперед выбрался молодой парень. Лет восемнадцати, как я (нынешний я), с длинными, собранными в конский хвост, волосами и длинным лицом. Или это у него от ярости так рожа вытянулась? Толком не понять, но то, что сейчас он больше походит на лошадь, чем на человека — это факт.
— Где он⁈ — заорал бесноватый, перекрикивая даже ветер и сжимая руки в кулак. — Где этот ублюдок, из-за которого меня не приняли в Академию⁈