По дороге домой я не могла думать ни о чем другом.
Мне очень хотелось выиграть соревнование. Хотелось стоять на высоком трамплине, и чтобы все смотрели на меня.
Откуда мне было знать, что совсем скоро я буду падать навстречу своей судьбе?
В субботу в ясном голубом небе сияло солнце. Первый теплый день весны. Нам с Риной не терпелось оседлать велосипеды и прокатиться по городу с ветерком.
Мы проехали мимо школы, затем свернули направо и покатили вниз к парку Фэйрфакса. Одеты мы были в футболки и шорты: было чудесно представлять себе, что уже лето.
У подножия крутого холма нам пришлось притормозить.
— Как сегодня был Сэмми? — спросила Рина.
— Как обычно, — сказала я. — Он был Сэмми. Что еще?
Рина засмеялась:
— Твой братишка малость избалован.
— И малость плаксив, — добавила я. — И малость докучлив. Мама вечно твердит, что он имеет право быть самим собой. Думаю, это значит, что ему позволено.
— Баловень, — сказала Рина.
Мы покатили через парк, сквозь мельтешение теней переплетенных деревьев, нависавших над аллеей. Проехали мимо домов, где жили некоторые из наших общих друзей.
На углу какие-то ребята поливали автомобиль из садового шланга. Мы снова свернули, и тут рядом с нами остановился красный внедорожник.
Заднее окошко поехало вниз. И кто выглянул оттуда, как не мои закадычные подружки Бекка и Грета?
— Жу-Жу! — окликнули они меня. — Жу-Жу!
— Пересела на двухколесный! — прокричала Бекка.
Грета плюнула в меня жвачкой. Промазала.
— Пока, Жу-Жу! — Внедорожник сорвался с места, унося гогочущих девиц.
Я закатила глаза и приналегла на педали. Рина нагнала меня, светлые волосы развевались у нее за спиной.
— Что ты им сделала? — спросила она.
— Я знаю, что, — сказала я. — Помнишь мой день рождения в прошлом году? Вечеринку в кегельбане?
— Как не помнить, — сказала Рина. — Я себе шар на ногу уронила.
— Так вот, мама сказала, что я могу пригласить не больше пяти ребят, — продолжала я. — А ты знаешь, что Бекка и Грета у меня далеко не в первой пятерке. Они ближе к самой последней.
Рина засмеялась:
— И ты их не пригласила.
Я кивнула:
— Вот именно. С тех пор они точат на меня зуб.
На углу я снова притормозила. Уличный знак валялся в траве.
— Ну и где мы? — поинтересовалась я.
Мы сощурились от послеполуденного солнца. Я видела маленькие домишки, лепившиеся друг к другу по обе стороны квартала. Передние дворы представляли собой небольшие квадратики, густо поросшие бурьяном.
В одном из домов все окна были заделаны картонками. Двор был завален пивными банками и прочим мусором.
Недружелюбного вида псина, высокая и тощая, залаяла на нас с немощеной подъездной дорожки, натягивая цепь. Двое мальчишек кидали камнями в стену маленького домика, отделанного черепицей.
— Я не знаю этот район, — сказала я. — Мы сюда раньше не заезжали.
— Жутковатый какой-то, — добавила Рина. Но тут ее зеленые глаза расширились. — Эй, гляди! Гаражная распродажа!
Не став дожидаться меня, она покатила по подъездной дорожке, вдоль которой покачивались на ветру красные и синие воздушные шарики.
Рина не может пропустить ни одной распродажи. Она помешана на старой обуви, головных уборах и шмотках. Не знаю, что она делает со всем барахлом, которое покупает. Хорошо хоть у нее стенной шкаф вместительный.
Дом из красного кирпича был маленький и квадратный. Сетчатая дверь была порвана и болталась, наполовину открытая. Из запыленного панорамного окна таращилась плюшевая обезьянка.
Здоровенная краснолицая тетка, одетая в желтое платье в обтяжечку, восседала в шезлонге перед гаражом. Когда мы слезли с велосипедов, она помахала нам рукой, но подняться не соизволила.
Она стала обмахиваться сложенной газетой. Затем показала ею на столик с вещами.
— Все за полцены, — сипло проговорила она. — Не успела проставить. Если что заинтересует — обращайтесь.
Мы положили велосипеды на дорожку. Поблизости больше никого не было. Злая собака в конце квартала продолжала надрываться.
Рина подошла к вешалке со старыми платьями и пальто. Как по мне, все они были изрядно потрепаны. Но Рина любит копаться в подобном тряпье.
Я остановилась у столика перед открытой дверью гаража. На нем стопками лежали старые журналы «Тайм» и пожелтевшие ноты.
Я взяла несколько нот, пролистала. Мой папа играет на фортепиано и коллекционирует старые песни. Но эти ноты были слишком вонючие и разваливались на части. Гадость.