Дверь распахнулась под его руками, как от взрыва. Ноги сами несли его наверх, а перила винтовой лестницы, как длинные полированные змеи, извивались в его цепких руках. Сначала он спотыкался от ярости, но потом набрал скорость, и если бы перед ним внезапно выросла стена, он не остановился бы, пока не увидел бы на ней кровь и следы царапин от своих ногтей.
Он чувствовал себя как мышь, очутившаяся в колоколе. Колокол гремит, и от его грохота некуда спрятаться. Это сравнение захватило его, как бы связало пуповиной с раздававшимися сверху звуками, которые были все ближе и ближе.
– Ну, подожди! – закричал Грапин. – В моем доме не может быть никаких звуков! Вот уже две недели! Я так решил!
Он вломился на чердак.
Облегчение может довести до истерики. Капли дождя падали из крошечного отверстия в крыше в высокую вазу для цветов, усиливающую звук, как резонатор. Одним ударом он превратил вазу в груду осколков.
У себя в комнате он надел старую рубашку и потертые брюки, и довольно улыбнулся. Музыка закончилась, дырка заделана, ваза разбита. В доме воцарилась тишина. О, тишина бывает самых разных оттенков: есть тишина летних ночей. Строго говоря, это не тишина, а наслоение арий насекомых, скрипа лампочек в уличных фонарях, шелеста листьев. Такая тишина делает слушателя вялым и расслабленным. нет, это не тишина! А вот зимняя тишина – гробовое безмолвие. Но она приходяща – готова разорваться по первому плевку весны. И потом она как бы звучит внутри самой себя. Мороз заставляет позвякивать ветки деревьев, и эхом разносит дыхание или слово, сказанное в полночь. Нет, об этой тишине тоже не стоит говорить!
Есть и другие виды тишины. Например, молчание между двумя влюбленными, когда слова уже не нужны. Щеки его покраснели, и он открыл глаза. Это наиболее приятный вид тишины. Правда, не совсем полный, потому что женщины всегда все портят и просят прижаться посильнее, или наоборот, не давить так сильно. Он улыбнулся. Но с Алисой Джейн этого не будет: он уже все познал – все было прекрасно.
Шепот.
Он надеялся, что соседи не слышали его идиотских криков. Слабый шепот.
Да, о тишине… Лучший вид тишины постигаешь в себе самом. Там не может быть хрустального позвякивания мороза или электрического жужжания насекомых. Мозг отрешается от всех внешних звуков, и ты начинаешь слышать, как клетки притираются в твоем теле.
Шепот.
Он покачал головой. "Нет и не может быть никакого шепота в моем доме!" Пот выступил на его лице, челюсть опустилась, глаза вздулись в глазницах.
Снова шепот.
– Говорю тебе, я женюсь, – вяло произнес он.
– Ты лжешь, – ответил шепот.
Его голова опустилась, подбородок упал на грудь.
– Ее зовут Алиса Джейн, – невнятно произнес он пересохшими губами. Один глаз его часто замигал, как будто подавая сигналы неведомому гостю. – Ты не можешь заставить меня перестать любить ее. Я люблю ее.
Шепот.
Ничего не видя перед собой, он сделал шаг вперед и почувствовал струю теплого воздуха перед собой у ног. Воздух выходил из решетки вентилятора, который гнал его от печи.
Шепот. Так вот откуда этот шепот.
Когда он шел в столовую, в дверь постучали. Он замер.
– Кто там?
– Мистер Грапин?
– Да, это я.
– Откройте, пожалуйста.
– А кто вы?
– Полиция, – ответил все тот же голос.
– Что вам нужно? Не мешайте мне ужинать.
– Нам нужно поговорить с вами. Звонили ваши соседи. говорят, они уже две недели не видят ваших родственников, а сегодня слышали какие-то крики.
– Уверяю вас, что все в порядке, – он попробовал рассмеяться.
– Тогда, – продолжал голос с улицы, – мы убедимся и уйдем. Откройте, пожалуйста.
– Мне очень жаль, – не согласился Грапин, – но я очень устал и очень голоден. Приходите завтра. Я поговорю с вами, если хотите.
– Мы настаиваем, мистер Грапин. Открывайте!
Они начали стучать в дверь. Не говоря ни слова, Грапин двинулся в столовую. там он уселся на свободный стул и заговорил, сначала медленно, потом быстрее:
– Шпики у дверей. Ты поговоришь с ними, тетя Роза. Ты скажешь им, что все в порядке, и чтобы они убирались. а вы все ешьте и улыбайтесь, тогда они сразу уйдут. Ты ведь поговоришь с ними, правда, тетя Роза? А теперь я что-то должен сказать вам.
Неожиданно несколько горячих слез упало из его глаз. Он внимательно смотрел, как они расплылись и впитались скатертью.
Я никого не знаю по имени Алиса Беллард. Я никогда никого не знал с таким именем. Я говорил, что люблю ее и хочу жениться на ней только, чтобы заставить вас улыбаться. Да, да, только по этой причине. Я никогда не собирался заводить себе женщину и, уверяю вас, никогда не завел бы. Передайте мне, пожалуйста, кусочек хлеба, тетя Роза.
Входная дверь затрещала и распахнулась. Послышался тяжелый топот. Несколько полицейских вбежали в столовую и замерли в нерешительности. Возглавлявший их инспектор поспешно снял шляпу.
– О, прошу прощения, – начал извиняться он. – Мы не хотели нарушать ваш ужин. Мы просто…
Шаги полицейских вызвали легкое сотрясение пола. Но даже этого сотрясения хватило на то, чтобы тела тетушки Розы и дядюшки Дэйма повалились на ковер. Горло у них было перерезано полумесяцем – от уха до уха. Это вызывало на их лицах, как и на лицах сидевших за столом детей, жуткое подобие улыбок. Улыбок манекенов, которые приветствовали вошедших, и все объяснили им простой гримасой.