Выбрать главу

Колин рассмеялась.

— Если я скажу, что Боб не кусается, я совру. Но если ты будешь держать руки в карманах, он подумает, что у тебя там еда.

Эймон вытащил руки и протянул руки лошади ладонями вверх. Боб обнюхал их и, убедившись, что они ничем вкусным не пахнут, потерял к нему интерес.

Колин подцепила вилами грязные опилки и положила их в тачку, стоящую поперек двери.

— Боб, назад, — негромко сказала она.

Лошадь подчинилась ее уверенному и спокойному голосу.

— Я скоро закончу, — не прекращая работать, обратилась она к Эймону.

— Мне не нравится, что в своем положении ты занимаешься тяжелым трудом.

— Благодарю за заботу, но я ведь еще жива? И вряд ли сегодня рассыплюсь.

— Ты всегда так упряма?

Колин прикрыла пол опилками и посмотрела на него, изогнув бровь:

— А что, ты забыл?

— Вот чего я не забыл, так это того, что раньше ты была как иголка в заднице.

— И такое было, — перебила она его и рассмеялась.

Он вытащил тачку в проход. Прежде чем выйти из стойла, Колин ласково потрепала коня по шее.

— Если уж я не могу заставить тебя бросить это занятие, тогда я буду толкать тачку.

Он едва не улыбнулся, заметив, как при этих словах ее подбородок задрался кверху, а глаза ярко блеснули.

— Спасибо, конечно, но я могу справиться с этим сама.

— Верю. Но все же давай поторопимся. Что-то прохладно здесь.

— Да, не так, как на Борнео.

— В Перу, — поправил Эймон, толкая тачку и не сумев удержаться от улыбки.

Дойдя до следующего стойла, Колин открыла дверь и велела:

— Назад, Мэг.

Кобыла отступила.

Эймон развернул тележку поперек и заметил:

— Даже не верится, что они тебя слушаются.

— Знают, кто здесь хозяин.

— Надеюсь, ты понимаешь, как это рискованно в твоем положении, — сказал он, наблюдая за ней и перемещениями лошади.

— Работа с лошадьми всегда несет некоторый риск и не зависит от моего положения.

Это он знал по своему опыту. Когда его мать неудачно упала с лошади, ему было десять лет. Это был первый раз, когда она сидела верхом. Он стал и последним. Ему еще не исполнилось и пятнадцати, как она уехала, так и не сумев полюбить лошадей, как того хотелось ее мужу. Воспоминание воскресило старую боль. Чтобы заглушить ее, он спросил:

— На ферме кроме тебя еще кто-нибудь живет?

— После того, как ушел конюх-иностранец, нет. Девушки предпочитают жить в городе, поближе к магазинам и барам.

— Значит, постоянно здесь живешь только ты? — уточнил Эймон.

Колин хмыкнула.

— И это значит, что, если с тобой что-нибудь случится, тебе некому будет помочь?

— Примерно так.

Она забросила последнюю кучу в тачку и облокотилась на вилы. От нее не укрылись нахмуренный лоб и недовольство, написанное на его лице. На ее губах заиграла улыбка, и она покачала головой.

— Может, там, где ты был, о телефонной связи не слышали, но здесь она есть. — Она вытащила мобильный телефон и продемонстрировала ему аппарат. — Так что успокойся и прекрати вести себя как заботливая наседка. Я уже давно не цыпленок.

— В любом случае, пока я здесь, я тебе помогу.

— Хочешь стать моим ангелом-хранителем?

— На время, — коротко кивнул он.

Такого ответа Колин ожидала меньше всего. На секунду на ее лице отразилось недоверие.

Эймон широко и искренне улыбнулся. В первый раз за несколько лет.

Заметив ее пристальный взгляд, устремленный в одну точку повыше его головы, он взглянул наверх и спросил:

— Что?

— Жду, когда же над твоей головой вспыхнет нимб, — серьезно ответила она, с трудом удерживаясь от улыбки.

Громкий веселый смех был ее наградой.

Колин ослепительно ему улыбнулась.

— Ну, ангел-хранитель, толкай тележку.

С его лица не сходила улыбка все время, пока они не закончили работу. Глядя, как ловко она справляется, несмотря на выступающий живот, Эймон сравнил ее с женщинами, которым он назначал свидания в Нью-Йорке — отправной точке его путешествий, городе, в котором он жил и работал.

Колин словно была с другой планеты. Нью-йоркские женщины носили облегающие платья, делали безупречный макияж и знали, как понравиться мужчинам. Красивые, холеные, уверенные в себе. И искусственные.

Колин была настоящая. На ее щеках горел выступивший от мороза и физического труда румянец; ее волосы были собраны в хвостик, из которого выбилось несколько светлых прядей. Ее лицо не носило следов макияжа, но оно и не требовало лишних красок. Ее ясные голубые глаза блестели, а губы, покрасневшие от беспрестанного покусывания маленькими белыми зубками, помимо воли привлекали его внимание.