Василек всё отлично понимал. Вот только если бы и знал о партизанах, то все равно не сказал бы ни словечка!
— Дяденьки, я про партизан не знаю, я корову ищу, заплутала корова-то! Вы не видели? Черная с белым. Левый рог немного обломан…
Подошел третий немец, похоже, офицер, что-то спросил у рыжего. Тот ответил. Офицер выплюнул жесткую лающую фразу и резко, без замаха ударил Василька кулаком. Сильно стукнул: сразу загудело в голове, на глаза навернулись слезы. Может, потому все остальное как в тумане и прошло… Откуда и как появился новый знакомый, хлопец вообще не заметил. Когда Василек поднялся на ноги, злой офицер уже валялся на земле, а мамонтенок, стоя одной лапой у него на груди не то бил, не то хватал хоботом рыжего.
Остальные немцы по-своему залопотали, зашумели… Стали подниматься стволы карабинов… Уже грохнул первый выстрел, когда из лесу вынеслись мамонты. Не детеныши, а взрослые звери… Все никак не меньше амбара, а вожак, что на острие клина шел, и вовсе, как сельсовет ростом.
Наверное, если бы фрицы порскнули в рассыпную, может чего и вышло хорошее. Глядишь, звери и не стали бы догонять. Но оружный человек завсегда сперва за оружие хватается. А потом бывает поздно. Десять метров для мамонта — не расстояние…
Через час Василек гордо въезжал в деревню верхом на Мишке. Остальные найденыши шли следом. Селяне сбегались со всех концов, но молчали. Только головами покачивали.
— Ну и зачем ты сюда зверей лясных приволок? — спросил старшак. — Делать-то с ими што собираешься?
— Та ну, дед! Была бы животина хорошая, а польза найдется! И шерсть у них добрая, и молока давать могут больше коровы. Раз малые есть, то у мамок молоко должно быть. А как они германцев топчут — то милое дило!
— О, який вумный, як вутка прямо. — осклабился Микола, — значит, найдется польза… Добре. Только сено им на зиму сам наготовишь, чай побольше лошади жрут! И котяхи за ними сам убирай!
— Э… Так нечестно, — заорал Василек, — молоко же усим!
— Добре, сено будет с усих! А котяхи убирать с хозяина. Твоя ж скотина…
Ргых думал. Это занятие ему начинало нравиться. А в первое время было тяжело. Очень тяжело. Даже голова болела с непривычки.
У Грыма получалось лучше. Посидел, пошевелил ушами, пошушукался с Звин и готово — гоняют стадо, заставляя заниматься какими-то совершенно непонятными делами. Но в результате, то еды побольше обнаружится, то, оказывается, в вымытой клетке не так воняет. А в конечном итоге «умники» даже вытащили стадо из плохой пещеры.
В общем, Ргых понял четко: надо научиться думать, как Грым. Иначе научится кто-то другой, и будет водить стадо он, а не Ргых. Вожака это категорически не устраивало.
А потому каждый день он сидел и думал. Сначала алмасты пытался размышлять после приема пищи. Ну не во время же еды заниматься всякой ерундой, так можно и голодным остаться: пока задумаешься — всё сожрут, забыв оставить главному. Однако и после оказалось тоже плохо — сильно спать хочется. Только мысль пришла — сразу заснул. Вот до того, как поешь — другое дело. Думается отлично. Но только о еде.
Неожиданно выручила приманка. Под ее неумолчную болтовню спать было невозможно. Потому каждый раз после завтрака, совмещенного с обедом и плавно переходящего в ужин, сытый Ргых усаживал недокроманьонца перед собой и заставлял распинаться. И думал. А когда уставал от мыслительных процессов, легкой затрещиной выключал «будилку».
От работы с приманкой обнаружилась еще одна польза. Слушая болтовню правозащитника, Ргых постепенно научился понимать его язык. Общий смысл длинных, как змея, фраз по-прежнему ускользал, но что значит каждое слово в отдельности, было ясно. Слова были красивые, только как ругательства слишком длинные: «демократия», «гуманизм», «либерализм»… Сразу и не выговоришь. Родные и короче, и емче.
Вот если удавалось подслушать разговор местных кроманьонцев, получалось наоборот. Слова были не всегда понятны, язык местных с правозащитным наречием не совсем совпадал, но общий смысл разговора Ргых улавливал. Наверное, потому что все разговоры были о простом и понятном. Женщины, еда. Повторить. Да и ругаются хорошо. Даже лучше и красивее, чем сами алмасты. Звин так же ругалась в плохой пещере.
Однажды Ргых додумался до того, что речи приманки вообще не имеют смысла, это просто брачный призыв. Но когда вожак послал к Вилкату женщину, тот не только не воспользовался. Правозащитник пришел в ужас, отбивался, что было сил, и кричал вполне понятные фразы. На всякий случай, поменяли женщину. Может быть, «будилка» любит дам попышнее. Но он и на других женщин реагировал так же. Может, надо было послать мужчин, но до этого Ргых не додумался, не было у алмасты такой нехорошей традиции.