Взвесив все доводы за и против, я решил, что целесообразнее выходить на работу. Волы тянулись вереницей к сложенным в степи стогам сена, я лежа читал книги. Потом, когда все накладывали свои арбы — самая трудоемкая часть работы — я бросал несколько охапок сена в арбу и продолжал читать, пока более «жадные до заработка» товарищи не закончат работу. Обоз поворачивал к дому, волы плелись домой чуть быстрее, чем на работу, но все равно в день удавалось сделать всего одну-две ездки. В день зарплаты мы подвели итог: я заработал двадцать две копейки (по сегодняшнему уровню цен 2,2 копейки), самый работящий из нас — двенадцать рублей (он рассчитывал, по крайней мере, на сотню) остальные — по три-пять рублей. На следующий день те работяги, которые еще вчера стыдили меня за лентяйничество, последовали моему примеру, и обоз представлял собой жалкое зрелище — почти пустые арбы двигались с поля. Начальник участка пришел в ужас: если так будет продолжаться, скот к новому году подохнет с голода, а ему не избежать нашей участи заключенного. Меня срочно решили изолировать и перевели на центральный участок «в зону».
Бесконвойники
В Бидаике было две «зоны». Одна для лиц с большими сроками, другая — для малосрочников — «расконвоированных». Я попал во вторую. В первой зоне были постоянно сформированные бригады; их гоняли на строительство плотины и другие работы, на которых можно было занять сразу большое количество людей (так удобнее охранять). Здесь за выработку отвечал бригадир. Он был заинтересован в показателях и не жалел кулаков, а то и лопаты, чтобы выбить из своей бригады «проценты».
В бригадиры подбирались люди с тяжелыми кулаками и эластичной совестью. Чаще всего это были бывшие полицаи. Но и среди них находились разные характеры. Одни считали, что бить работяг следует «по отечески», чтобы они не потеряли трудоспособность: иначе процент занизится. Другие не считались с этим и были по-своему правы: искалеченных доходяг списывали в инвалиды, а на их место давали более крепких из новых этапов. Так происходило естественное обновление бригады.
Но в сельскохозяйственном лагере (а Карлаг был именно таким) существовало много работ, на которых можно было использовать только малое количество людей в одном месте. Ставить туда еще и охранника было невыгодно — попробуйте к каждому пастуху приставить по вертухаю! Бесконвойные ценились. Поэтому зеков, которые были расконвоированы, очень неохотно отправляли в конвойную зону.
Утром обычно был развод. Всех, кроме лежачих больных, выстраивали у вахты, и нарядчик тут же формировал бригады. Иванов, Сидоров, Петров — будете возить навоз из конюшни в сад; Икс, Игрек, Зет — окапывать яблони и так далее. Если группа оказывалась человек в десять, назначался старший. Выполненную работу принимал заказчик — заведующий садом, фермой и тому подобное.
Казенная кормежка была неважная: пайка хлеба шестьсот граммов и три раза в день супец или каша из черного ячменя, который зеки окрестили «карими глазками». Но бесконвойных этот харч мало беспокоил, так как все что-нибудь да воровали.
Как ни пыталось начальство с этим бороться — ничего не получалось. Бывало, ставили во время дойки наблюдателей в каждом проходе. Доярки разработали тут же свою технологию. Добудут у ветеринара клистирные трубки, протянут под платьем, нижний конец из-под подола опустят в подойник, который во время дойки зажимается между колен, а другой конец через воротник в рот, и сосут молоко во время доения.
Туши забитого скота обязательно разрубались пополам. Официально — для удобства транспортировки, а неофициально — для того, чтобы из середины вырубить кусок с двумя-тремя ребрами. Никому не приходило в голову считать ребра у коровы, и их оставляли столько, сколько полагается иметь человеку — двенадцать.