— Количество окон?
— Сейчас подсчитаю. Раз, два, три… девять! — на втором этаже, восемь — на первом.
— Вы должны войти в лабораторию физиологии. Куда Вы идете? Рассказывайте, что видите!
— Я вошла в вестибюль, поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Вот дверь передо мной.
— Что на ней написано?
— Ничего. Цифра тридцать.
— Войдите в эту дверь. Что Вы видите?
— Двое мужчин (дальше следует описание комнаты). Один мужчина в очках, в сером костюме, седой. Второй высокий, темноволосый, в черном костюме. Они говорят не по-русски.
— Как фамилия того, что в сером костюме? (по описанию, это был явно профессор Сухоруков).
— Сухо… Сухо… Сухо…, я не знаю.
— Хорошо, проснитесь.
Все это мы записали, причем время сеанса сразу, чтобы не запутаться, обозначили московское — три часа назад.
Сразу после приезда в Москву мы стали расспрашивать К. Т., что он делал в данный день и час. Вполне естественно, он не помнил, и посоветовал справиться в журнале, где записывались визиты иностранных гостей. В журнале было отмечено, что в этот день ботанический сад посетил американский физиолог, с которым у Сухорукова была двухчасовая беседа. Время беседы и сеанса гипноза полностью совпадало. По рассказам, гость был высокий, брюнет и одет в темный костюм…
Здесь уместно сделать небольшой экскурс в область моих интересов к таинственным явлениям человеческой психики.
В детстве, под впечатлением заезжего гипнотизера, я пробовал гипнотизировать сверстников и иногда удачно. Когда мне было лет пятнадцать, мы с мамой увлеклись спиритизмом. Блюдце довольно рьяно бегало по алфавиту и складывало буквы в слова и фразы. Мы начали задавать самые различные вопросы — кто когда умрет, что кого ожидает и тому подобное. Так как все предсказания выпадали на отдаленное будущее, а нам не терпелось узнать, правду ли говорит блюдце, мы спросили:
— Кто первый умрет в Кузьминках и когда?
Блюдце ответило «Дед Сосков» и назвало дату.
Дед Сосков был крепкий старик, работал он банщиком.
Общались мы с ним редко и о гадании не распространялись. В день, предсказанный блюдцем, по Кузьминкам разнесся слух, что дед Сосков перед закрытием бани решил сам попариться и умер в парилке, что называется, на трудовом посту.
«В срок» умерла и моя бабушка, ей был предсказан конец 1942 года. Вот отсюда-то у меня появилась уверенность, что раньше 1985 года я не умру, о чем я уже писал.
Иногда в критические моменты жизни я видел во сне эпизоды, почти в точности повторяющие то, что происходило на следующий день. Чтобы не утомлять читателя, я ограничусь двумя эпизодами.
В ночь перед отправлением меня из тюрьмы контрразведки в особый отдел мне приснилось, что меня ведут через понтонный мост, и я встречаю старшину нашей саперной роты. В общем, описанный уже эпизод повторился наяву в точном соответствии с приснившимся.
Перед прибытием в Карабас мне приснилось, что меня выводят из вагона, а все мои попутчики едут дальше. Утром меня одного (как потом выяснилось, я ехал по спецнаряду) оставили в Карабасе, а всех остальных повезли в Джезказган, в спецлагерь.
А. А. Парамонов
Но вернемся к гельминтологии.
Поздней осенью группа наших фитогельминтологов поехала па паразитологическую конференцию в Киев. Мы поселились в довольно большом номере с А. А. Парамоновым. Утром он брызгал на меня водой и досаждал до тех пор, пока я не соглашался делать вместе с ним утреннюю гимнастику. В эти дни я узнавал его все глубже и глубже и не переставал удивляться. Имея всего одну почку, пораженную туберкулезом, он, вопреки прогнозам врачей, не только жил, но жил гораздо полнее многих других. Широта его интересов была поистине необъятна. Он рисовал, сочинял стихи, увлекался детективными романами, футболом (сам он в молодости играл левым инсайдом в университетской команде). Но особенно поражала его широчайшая эрудиция в самых различных вопросах биологии.
Поэтому его книги и статьи выгодно отличались от большинства других. В последнее десятилетие начиналась узкая специализация в биологии, как и в других науках. Многие авторы старались осветить в печати только тот узкий вопрос, которым они непосредственно занимались. Парамонов, освещая даже такой узкий вопрос, как, скажем, систематика определенной группы червей, всегда пытался дать причинный анализ явления, не боясь использовать аргументы из самых различных областей знания. Поэтому его работы с интересом читались не только коллегами по специальности. И при всех этих достоинствах у него не было и тени высокомерия. С нами, учениками, он общался, скорее, как товарищ, чем как наставник. На одном из томов своих «Основ фитогельминтологии» он так мне и написал: «От друга и товарища по работе».