— Полноте, господа казанцы, полноте… Время дуэлей минуло, хоть и мне довелось в том поучаствовать, не стану скрывать. Я, как погляжу, вы спорите, кто из вас больше русский, а в ком еще немецкая кровь осталась? Знаете, я почему-то даже не удивился, застав вас здесь. Казань не иначе как рассадник всяческих лжеучений, в чем лишний раз убедился. Так вот я вам скажу… Но не думал, что два исконных немца начнут лбами биться за русскость свою. Смех, да и только. Прекратите, даже не солидно как-то…
Спорщики при его виде стушевались и мигом забыли о своих обидах, попытались состроить приветливые лица, но у них это плохо получилось. Менделеев же, не дав им начать говорить, продолжил:
— Я вам тогда и о своей фамилии заранее сообщу, а то не ровен час как и ее коснется речь. Так ведь? Почему бы и меня тоже в немцы не зачислить? Других ученых мужей, по вашему мнению, кроме как из Германии или еще откуда-то, там быть не может. В кого пальцем ни ткни, на поверку или немец, или австрияк, или швед, или там датчанин.
Вот и «Менделеев» весьма смахивает на «Менделя» или на там «Мендельсона» какого. Не спорю, аббат Иоган Мендель в науку привнес открытие, кое вам наверняка известно. Интересовался им и доложу, что был он наполовину славянином, а наполовину австрийцем. И о композиторе Мендельсоне, кого вроде как Феликсом звали, мне известно. Неплохой музыкант был, говорят.
Чего стесняться такого родства, другой бы гордился, но мне вот, исконному русаку, подобная чепуха на ум не пришла. Пусть тоже немцем буду, так даже проще. Свой для вас и многих — и шабаш! Меньше шпилек бы получал, ровнее путь, не более.
Ну, чего стушевались, наверняка думали, рядили, будто мы с вами одной породы? Нет, что ли? Да не отрицайте очевидного. Коль взялись за самих себя, то про меня тем более вспомнили бы. Только вот разочарую вас, господа немцы казанские, немецкой или иной крови во мне и капельки нет. Батюшка мой по рождении Соколов был, а в семинарии ему для благозвучия дали иное прозвание, сделали Менделеевым. И ладно. Так что на этом спор ваш закончу, разбирайтесь сами, а меня приплетать к тому нечего…
Тут в комнату заглянул Александр Аксаков и на правах хозяина спросил:
— А вы, господа, что, не желаете участвовать в сеансе? Все уже расселись и вас поджидают. Дмитрий Иванович, вы у нас новичок, так что вам придется сидеть пока как зрителю, у стеночки. Это для вашей же безопасности. Кто знает, что наши духи могут выкинуть. Иные новички с испугу в обморок падают, отливать водой приходится, коль сразу за стол усядутся. Попривыкнуть надо, осмотреться. Думается, вы не в обиде на то?
— Я вам так скажу, не из обидчивых, попривык уже к разным разностям, всякого повидал. Да и нет у меня особого желания участвовать во всем этом. Зашел по приглашению старого знакомого поглядеть, когда узнал, что мои коллеги — не последние тут люди. — Он внимательно глянул на молчащих Бутлерова и Вагнера. — Что скажете, господа ученые? Ведите, показывайте чудеса свои…
Они молча прошли в центральную комнату и расселись на свои места: Вагнер сел у стены, а Бутлеров занял свободное место за столом. Видно, слава о причудах Менделеева быстро разнеслась среди присутствующих, потому что большинство из них с особым пристальным вниманием смотрели в его сторону, и лишь Юм сосредоточенно сидел, уставившись в пол. Рядом с ним стоял переводчик Максим и что-то шептал ему в ухо. Вошедший последним Аксаков, стоя, торжественно известил всех:
— Уважаемые гости и постоянные члены нашего собрания, прошу во время спиритического сеанса во избежание недоразумений не вставать, не производить лишнего шума, не перешептываться, потому как вызванные духи могут отнестись к этому агрессивно и наказать ослушников. А теперь начнем. — И он глянул в сторону сидящего в своем кресле Юма.
Тот кивнул, поднял обе руки вверх и произнес на немецком языке:
— Какого духа господа пожелают призвать? Высказывайтесь…
Переводчик тут же повторил его слова по-русски, и одна из дам, сидевшая за столом, видно, заранее приготовившая свою просьбу, откликнулась:
— Предлагаю вызвать дух Наполеона Бонапарта…
Менделеев не выдержал и громко фыркнул, но на него тотчас шикнули, и он, давясь смехом, прикрыл себе рот ладошкой, опасаясь, что его вообще попросят выйти.
Юм кивнул и что-то забормотал. Вскоре по комнате пронесся легкий ветерок, шторы на окнах зашевелились, заколебалось пламя свечей. Присутствующие втянули головы в плечи, невольно напряглись, особенно когда послышался тяжелый стон, исходящий непонятно откуда.