Вот и сейчас офицер, которого он так дерзко перебил, в начале растерялся, не зная, что ответить, а потом собравшись с силой, зачастил скороговоркой:
— Не нужно столь превратно судить обо всех, тем более, это далеко не так. Соглашусь, начальство наше тоже может ошибаться, но этому можно найти должное объяснение. Да, мы были не готовы столкнуться со столь сильным противником, превосходящим нас и численно и новейшим вооружением. Но мы не дрогнули и стояли до последнего…
Но Толстой вновь прервал его:
— Не знаю, где вы там стояли, но мне выпало быть в самой гуще события, под вражеской бомбардировкой, и ощущение самое мерзкое. Укрытий никаких, кругом трупы, крики раненых, наши пушки не достают до противника, в то время как он выбивает всех в подряд, словно куропаток. Известно ли вам, но я лично счел нужным обратиться с предложением о переформировании имеющихся расчетов при батарее аж к самому барону Остенсакену. И что, вы думаете, он ответил? — Здесь Толстой замолчал и обвел собравшихся взглядом, надеясь услышать чьи-то выражения, но все молчали, не решаясь вставить хоть слово. Тогда он продолжил:
— Этот спесивый барончик не придумал ничего лучшего, как передать мое послание нашим генералам. Я специально обошел их в своем послании, зная заранее их отношение к любым изменениям в уставе. Один из них вызвал меня к себе и заявил, мол, в его времена, ежели какой поручик высказывал свое мнение, не согласовав его с начальством, то его отправляли на гауптвахту, а то и совсем разжаловали в рядовые. Но я им такого удовольствия не доставлю и уже подал прошение об отставке.
— Самое время, — заметил кто-то из собравшихся, — война проиграна и пора по домам.
Менделеев, до того не проронивший ни слова, забыв, что он человек гражданский и далек от военных действий, а всё, что с этим связано, вдруг неожиданно для самого себя ввязался в спор:
— Ничего еще не проиграно, — заявил он, сделав несколько шагов к офицерам. — Те удивленно повернули голову в его сторону и слушали с плохо скрываемой иронией на лицах. — Скоро зима, а это нам на руку. Их солдаты не готовы воевать в таких условиях, снабжение прервется, а тем временем подойдут наши резервы. Все помнят войну с французами. Именно зима сковала всю их армию, и они постыдно бежали. Здесь будет то же самое, я вам обещаю.
— Да кто вы такой, чтоб учить нас? — спросил офицер, которого недавно осадил поручик.
— Выпускник Петербургского института. Прибыл сюда на должность учителя естествознания, — ответил он.
— А, вот оно что, — разочарованно произнес чей-то голос. — Потому вы и нас надумали поучать. А мы уж думали, какой- нибудь канцелярист из Царского Села привез указ от императора продолжить кампанию. Тогда все понятно…
— Мальчишка, — присоединился к ним Толстой, — вы даже мушкет от винчестера не отличите, а туда же.
— Вот и заблуждаетесь. Из винчестера мне стрелять как раз приходилось, — ввязался в перепалку Дмитрий, не предполагая о последствиях и бессмысленности спора.
— И как? Живы остались? Поезжайте в Севастополь, там вволю настреляетесь, коль вас самого не подстрелят.
— Да, я не военный, но как русский человек не понимаю таких настроений, как у вас, граф. Стыдно бежать, когда еще ничего не решено.
— Уж не вы ли хотите обвинить меня в трусости? А не боитесь, что я за это призову вас к барьеру?
— Мне нечего бояться, я такой же дворянин, как и вы, и могу постоять за себя.
Тот раз дуэли удалось каким-то чудом избежать, а вскоре Менделеев навсегда покинул Крым. Но о знакомстве с графом Толстым он помнил всю жизнь и не принимал все написанные им произведения. Считал, будто писать следует не о том и так. В свою очередь и сам Лев Толстой критически относился к работам ученого, не дав себе малейшего труда разобраться в них. Так и жили в одной стране два великих гения не признававшие трудов друг друга…