— Слушаю вас, — продолжая вдыхать аромат, исходящий от букетика, кивнул Достоевский, не спеша высказать свое собственное мнение о спиритизме.
— Я вам так скажу: я не против веры, но противник суеверий, коих сейчас явилось в Россию великое множество. И заметьте, кто носится с этими заезжими фокусниками, иначе их назвать не могу, — почтенные люди, считающие себя православными и храм посещающими. Как вы это назовете?
— Я бы назвал интересом… А как еще?
— Блажь это, самая настоящая блажь от сытости и пресыщенности. Надеюсь, вы хорошо знакомы с Писанием, и там об этом ясно сказано: не сотвори себе кумира, не буду вдаваться в Ветхий Завет, где описано все более подробно. Вместо того, чтоб делом заниматься: фабрики строить, приюты для бедных открывать — эти господа тратят огромные средства на иностранных шарлатанов и вносят разлад в общество…
— О каком разладе вы говорите? Православной веры никто не отрицает, скорее наоборот… На ней вся Россия стоит.
— Тогда попробуйте организовать спиритический сеанс в любом из местных храмов, и я погляжу, что из этого выйдет.
— Но вы же проводите свои опыты у себя в лабораториях, анатомы изучают строение человеческих тел в прозекторских, философы пишут труды у себя в кабинетах. И во всем в основе заложено учение церкви… Почему же вы запрещаете господину Аксакову изучать спиритические явления?
Менделеев озадаченно посмотрел на писателя, понимая, что вряд ли ему удастся хоть в чем-то переубедить его, и открыто спросил;
— Значит, вы верите во все, что происходит? Верчение столов, появление духов и прочая чертовщина?
— Это вы верно заметили — именно чертовщина! Я за всем этим как раз усматриваю проявление и действие нечистых сил, которые отрицать невозможно. А что вы скажете, если сейчас лично вас эта самая сила подхватит, завертит и унесет на другой конец света? Как вы это сможете объяснить? — При этом он, не мигая, смотрел на Менделеева, словно пытался проникнуть внутрь его черепной коробки, не доверяя услышанным словам.
Тот в ответ лишь рассмеялся:
— Я вам так скажу, Федор… э-э-э… Михайлович… Объяснить можно любое природное явление. В данном случае вы наверняка имеете в виду смерчи, которые часто случаются в Южном полушарии. И ничего таинственного в том нет. А уж чертей или бесов — тем более. Вы вольны верить во что угодно, тем более, как вы сами сказали, ваш жизненный опыт вызвал в вас трагическое восприятие действительности. Но позвольте нам, ученым, судить о тех явлениях, что вы объясняете через воздействие неведомых сил, рассматривать на основе наших наработанных веками изысканий. А до ваших чертей мы еще доберемся и узнаем, где они водятся… — Он собрался было идти дальше, но Достоевский остановил его очередным вопросом:
— Выходит, вы и в чудесные исцеления не верите? И в чудеса, от икон исходящие? А древнее пророчества и все, что в Святом Писании излагается? Как с этим быть? По-вашему, получается, что наука расходится с церковными воззрениями? Нет, вы ответьте, мне это очень важно знать…
Менделеев тяжко вздохнул и тихо проговорил:
— Странный вы человек, как погляжу… Стараетесь меня прищучить на том, чего я не говорил. Повторюсь еще раз: вера человеку нужна, без нее он ничто. Без нее бы и науки не было. Но слепая вера — страшна и непредсказуема. А вопросы ваши, сударь, уж извините меня, провокационны. Ведь могу подумать, что вы меня в чем-то уличить хотите. Негоже так, уважаемый, негоже. Вы спросили меня о спиритизме — я вам ответил. Честно ответил. А все остальное к тому, в чем род моих занятий заключается, никакого отношения не имеет. И помяните мое слово, эти спириты не хуже чертей ваших многим честным людям головы затуманят и рассудка лишат. Вот над этим настоятельно советую подумать.
С этими словами Менделеев решительно развернулся и, не простившись, пошел прочь, не желая продолжать бессмысленный разговор с человеком, к которому большинство его знакомых относилось с уважением. Зато у него самого писательские высказывания вызвали самые противоречивые чувства. Он шел и на ходу негромко повторял:
— Чертями меня вздумал пугать! Да от него самого никак не ладаном пахнет, а скорее серный запах исходит!