— Срочно рокируйся, а то будет поздно.
— Дядя Дима, — обиженно протянул Федор, — так нечестно. Пусть Володя сам думает.
— Хочешь, и тебе подскажу, — со смехом предложил Дмитрий Иванович, — тебе надо фигуры развивать, а не пешки двигать, атаковать следует.
— Папа, зачем ты так? — тут же одернул его сын. — Тогда уж доигрывай за меня, мне скоро возвращаться надо.
— Может, останешься? Давно не виделись…
— Нет, побегу, — не согласился тот, вставая, — извини, Федя, потом доиграем, — попрощался он с Федором.
— А я и впрямь вместо тебя доиграю, — предложил Дмитрий Иванович. — Не возражаешь, племянник?
— Нисколько, — улыбнулся тот, — я вычитал о беспроигрышной комбинации белыми. Сейчас проверим…
— Давай посмотрим, такая ли она беспроигрышная, — согласился Менделеев, усаживаясь на место, оставленное его сыном, — значит, рокировка, — сделал он свой ход.
Глава четвертая
Федор Капустин, в отличие от Володи, играл более ровно и вдумчиво, долго размышлял над каждым ходом, что выводило из терпения его порывистого дядюшку.
— Чего ты думаешь? Чай, не корову на кон поставил, ходи, что ли. А то не выдержу и уйду к себе, а на тебя тогда проигрыш запишу.
— Сейчас, сейчас, еще не решил, как лучше сходить.
Дмитрий Иванович в спешке сделал несколько неудачных ходов и в результате зевнул фигуру, решил исправить положение, провел опасную комбинацию, приведшую к потере ладьи и понял, племянник скоро загонит его короля в угол и объявит дядюшке мат.
Поэтому, когда тот, желая поскорее победить, поторопился и поставил под удар ферзя, Дмитрий Иванович тут же забрал его, чем привел того в великое уныние, ведь у него выигрыш был почти в кармане.
— Ой, я не заметил! — воскликнул он. — Можно переходить? Ну, пожалуйста, я нечаянно так сходил, вы же меня торопили, — плаксивым тоном запричитал он.
— Нет, хватит перехаживать. Лучше скажи, что сдаешься?
— Володе так можно перехаживать, а мне почему-то нельзя, — канючил тот, не желая сдаваться.
— Тебе мат через два хода! — объявил победоносно Менделеев. — Где же твоя хваленая комбинация? Не вышло! Умей проигрывать сильному противнику, мал еще садиться со мной играть, — самодовольно поучал тот племянника.
И вдруг он услышал позади себя негромкий голос сестры, видимо, давно наблюдавшей за их игрой:
— Ой, Дима, что ж ты так разошелся?! Чуть до слез не довел своего любимого племянника. Ну, чего тебе стоит позволить ему переходить? И дело с концом. Прояви великодушие…
Менделеев оторвал взгляд от шахматной доски и увидел, что рядом с ним стоят Екатерина Ивановна и та самая пианистка, исполнявшая «Аппассионату» Бетховена. Он даже растерялся, потому как, увлекшись игрой, забыл, что они находятся в гостиной не одни. Это окончательно его рассердило, и он заявил:
— Шахматы не просто игра, но еще и борьба. Побеждает сильнейший. Пусть Федор привыкает к этому. Это ему в дальнейшем пригодится.
— Может, ты и прав, — без особых раздумий согласилась с ним Екатерина Ивановна, видя, что брат идти на уступки никак не желает. — Надеюсь, Федору это пойдет на пользу. Проигрывать тоже надо уметь, уж так жизнь наша устроена.
— А как же великодушие победителей? — попробовала переубедить Дмитрия Ивановича подошедшая к ним Анна, до этого не подававшая голоса. — Доброта есть первая добродетель.
Удивительно, но Дмитрию Ивановичу понравилось ее вмешательство да и сама ненавязчивая манера держаться и певучие нотки в ее голосе с едва заметным южнорусским говором. К тому же она при этом держала себя довольно уверенно и обращалась к нему, как к равному, несмотря на их разницу в возрасте. Вот только сдаваться он не любил, тем более в присутствии нового для него человека, а потому незамедлительно возразил первое, что пришло на ум:
— Что я слышу? Еще одна сторонница подставить под удар вторую щеку. Я правильно понял?
— Не совсем, — попыталась возразить Анна.
Но он не дал ей договорить и, вскочив на ноги, продолжил: — А вам известно, что у человека всего лишь две щеки? И когда ему по обеим надают, то… что прикажете подставлять затем? Нет, так дело, не пойдет…