— Эк вы хватили, то дело серьезное, наши купцы вкладываться ни за что не будут, а государству до Сибири дела нет, — успел вставить слово Сыромятников.
Второй пришедший с ним мужчина стоял молча и в разговор не вступал. Менделеев, несколько раз взглянув на него, так и не мог понять цели его присутствия.
Зато Фелицитата Васильевна, поняв это, пояснила:
— То мой жилец и помощник в благотворительных делах Николай Павлович Анцеров. Он коммерческих дел не касается, зато умница великий и душа-человек.
Тот в ответ поклонился Дмитрию Ивановичу и смущенно ответил:
— Вы, как всегда, преувеличиваете мои возможности. Я к вам заглянул, поскольку вы сами приглашали о каких-то делах поговорить, но, вижу, не к месту, пойду, наверное.
— Совсем из ума выжила, забыла о приезде дорогого гостя. Прошу простить старую. Но ты, Коленька, оставайся, ты нам не помеха. Это Алексашка у нас, как угорелый, по всему городу носится, а ты человек степенный, посиди с нами, стариками, может, зачем и понадобишься.
Анцеров покорно вздохнул и присел на краешек кушетки, так и не сказав больше ни слова. А Менделеев меж тем продолжал развивать свою мысль:
— Я понимаю, железная дорога — дело будущего, а что я хотел сказать… Недавно был в который раз в Закавказье, на нефтяных разработках. И что вы думаете? Одни иностранцы там хозяйничают, русских промышленников на пушечный выстрел не подпускают. А дело то прибыльное! Нефть, она почти что задаром достается, глубина залегания небольшая, фонтаны на несколько саженей вверх струю выбрасывают, все вокруг бесценным продуктом залито, живность губят, а пока они раскачаются, оборудование привезут, там, глядишь — и нефть кончится. Спешить надо, а им до этого дела нет. Вот если бы туда кто вложился, я бы в правительство с ходатайством вошел…
Сыромятников слушал его с удивлением, а когда Дмитрий Иванович остановился, чтоб перевести дух, то он, обращаясь к ученому, спросил:
— А вы откуда знаете, что я там товарищество сколачиваю и уже немалые деньги потратил на закупку того самого оборудования, о котором вы речь ведете?
Тут пришла очередь удивляться Менделееву:
— Да что вы говорите, даже не слышал о таком. А что за товарищество? Хотя, понимаю, об этом говорить непринято, но тогда, тем более, как в Аремзяны поедем, вот по дороге и обговорим все.
— Согласен, — протянул ему руку Сыромятников, — спасибо, что выслушали и поддержали. А сейчас разрешите откланяться, меня и впрямь дела ждут.
— Да уж беги, беги, пострел ты этакий, — шутливо, словно родного, напутствовала его Фелицитата Васильевна. — Однако ты молодец, не ожидала, вон куда рванул, на Кавказ! Никогда бы не подумала. Была б помоложе, глядишь, составила тебе компанию, а теперь что об этом говорить…
Сыромятников поклонился и вышел. А Корнилова, посмотрев ему вслед, добавила:
— Правильно говорят, Сибирь, она всех лечит и ума прибавляет, а кто того не понимает, тот дурак. С таким ничего не поделаешь. Вон, Николай Павлович из семьи ссыльного происходит, мать его, насколько мне известно, тоже здесь родилась, пока отец по той же причине, за какие-то прегрешения свои в Сибири служил. И ничего, не хуже иных столичных дело свое знает, одни благодарности и награды от начальства имеет. Если дальше так пойдет, дворянство получит. Тогда ему везде дорога открыта. А все почему, потому как в Сибири ума-разума поднабрался. Вас ведь тоже, Дмитрий Иванович, Сибирь многому научила…
— Скрывать не буду, — согласился Менделеев, — если бы не Тобольская гимназия да не учителя, что в нас души не чаяли, служил бы где-нибудь писарем, а то и приказчиком. И к науке бы ни за что не подступился. А тут, как погляжу, народ с размахом жить начал. И художники, и музыканты, и деловые люди не хуже, чем в столице.
— Да, Николай Павлович еще и на сцене выступает, в пьесках играет. С его то внешностью, голосом и манерами любой театр с руками оторвал бы, — улыбнулась она своему постояльцу, который от ее слов густо покраснел, пытался было что-то возразить, но она остановила его:
— Не скромничай, Коленька, прочти нам лучше что-нибудь…
— Да как-то неловко, не готов я.
— Не откажи нам, старикам, потешь душу. Помнится, однажды ты стихи читал, только не помню, кто автор, у меня аж слезу прошибло.
Николай Павлович понял, что ему не отвертеться от просьбы своей покровительницы, встал, подошел к роялю, положил на него руку и хорошо поставленным голосом произнес: