При этих его словах Феозва начала неожиданно хохотать, словно услышала какую-то шутку. Менделеев даже слегка смутился, но продолжил:
— Вот тогда один, видно, старший, спросил: «И что делать умеешь? На какую должность согласен?» А я и не знаю, что ответить, говорю: «Могу, как и вы, бумаги писать, никак институт закончил, в Германии на стажировке был». Тут они все писать и вовсе бросили, на меня глядят вовсю, уж не знаю, как на кого. А который старший и говорит: «Тогда не к нам, коль образованный будешь. Шагай на третий этаж, там спросишь Николая Ефремовича, он тебя дальше проводит». А тут один из служителей с коридора к ним заскакивает да как заорет во весь голос: «Кто бумагу о подлоге документов на наследство писал? Мигом в кабинет к его высокопревосходительству!» Ну, один из тех писарей лицом мигом спал, вышел вон этак понурившись… — Менделеев при этом изобразил, как понурившись вышел писарь, и Феозва вновь принялась хохотать. — Ну, я следом за ним, мне интересно, что дальше-то будет. Гляжу, идет, согнувшись весь, будто десяток пудов на плечах несет. У кабинета, где их начальник сидит, весь напрягся, подобрался, воздуху в грудь набрал, плечи расправил, голову назад откинул, руки по швам — и вперед шагнул. Как уж он дверь открыл и не знаю, может, головой или другим чем.
Постоял я, знаете, постоял и думаю: «Неужели и мне вот так, как он, ходить придется? Нет уж, не бывать тому». Никуда больше не пошел, а сразу домой. Такая вот со мной министерская история вышла, Феозва Никитична. А вам, как вижу, смешно это слушать, — заключил он.
— Еще бы, смешно и занятно, — согласно кивнула она, — только вот кажется мне, не для вас эта министерская служба.
— Почему это вдруг? — встрепенулся он. — Неужели статью не вышел или иным чем? Думаете, не справился бы с обязанностями?
— Может, и справились бы, как знать. Только не для вас такая служба. Никак вы к ней не расположены, вполне серьезно говорю.
— Интересно, весьма интересно, — насупился он, — и что же вы мне присоветуете? Уж скажите, коль речь начали. Слушаю вас. Вы, помнится, меня когда-то с Сонечкой Каш свели, теперь уже на службу какую определите. Как мне все это понимать?
— Да как хотите, — не задумываясь, ответила Лещева и тут же адресовала ему свой нелицеприятный вопрос: — Что это вы вдруг Сонечку вспомнили? Не иначе забыть ее никак не можете?
— Как можно?! — воскликнул он в сердцах и даже соскочил со своего места. — Выставила тогда меня ваша Сонечка перед всем светом на посмешище. Такое не забудешь.
— Вот в чем дело. Да, неловко для вас вышло. Такой молодой, красивый, надежды подающий, и вдруг ему посмела отказать какая-то девчонка! Представляю, как вы страдали, — изобразила она горестную гримасу.
— С вашей подачи с ней мое знакомство началось. Неужели забыли? Теперь понимаю, вы все просчитали заранее, знали, что мне откажут. Как же я сам сразу не догадался.
— Куда там вам было тогда догадаться. Вы, как молодой бычок, к ней кинулись. Видели бы вы себя со стороны! Насколько были смешны и… — она сбилась, подыскивая нужные слова, потом добавила: — Наивны, как ребенок. А с такими девушками нужно вести себя решительно и спуску не давать. А уж коль не совладали, нечего на кого-то пенять. Упустили свое счастье, ох, упустили…
Менделеев слушал ее и удивлялся, как верно Феозва все излагала и находила объяснения.
«Может, и вправду, — думал он, — нужно было с отца Сониного слово взять, а саму девушку и вовсе не слушать. Мало ли что девке может на ум взбрести, а там, как говорится, все по старой поговорке: перемелется — и мука будет».
— Да, вы, Физа, как всегда, правы. Дал промашку. Теперь чего говорить? Поздно. Ладно, наука для меня на будущее. А вот был бы я с ней счастлив, то бабушка надвое сказала.
…После того разговора с Лещевой он как бы пересмотрел результат своего неудачного сватовства. И решил, что ни делается, наверняка к лучшему. Зато теперь он свободен и может выбрать любую, на кого его взгляд упадет.
На душе стало легче, но какая-то тупая, застарелая заноза все равно сидела внутри и побуждала торопить события. Он понимал, жениться все одно придется рано или поздно. Да, он страстно хотел обзавестись семьей, квартирой и вести жизнь, как это делают миллионы людей. Чем он хуже? Вот именно эта червоточина и не давала ему покоя. А жениться рано, понимал он, поскольку долгов на нем после возвращения из Германии висело предостаточно. Вот с ними-то он должен расплатиться в первую очередь.