Нужно помнить и то, что Физа потеряла сперва отца, после чего ее отчимом стал известный поэт-сказочник Петр Ершов, а потом вслед за отцом ушла и мать, которая, чуть поболев, скончалась. Конечно, он сам тоже прошел через подобное испытание, схоронив одного за другим родителей. Но он мужчина, а Феозва, что ни говори, беззащитная женщина.
И главное, он физически ощущал необходимость домашнего очага, куда он мог бы прийти после занятий, где бы его ждали и нуждались в нем ничуть не меньше, чем он сам. Без этого он просто не представлял свое дальнейшее бытие. Более того, он и помыслить не мог о своей дальнейшей карьере без создания семьи.
Что и говорить, все это требовало немалых расходов, но и тут судьба оказалась благосклонна к нему. Оставались нерастраченные деньги от полученной Демидовской премии, неплохое жалованье в университете и возможность занятия в скором будущем служебной квартиры.
Ему вспомнились слова старшей сестры: «Откажись он от брака с Феозвой, и она наверняка останется до конца своих дней старой девой». Выходит, другого выхода, как жениться, у него просто нет. И это аксиома, не требующая доказательств. А решением самой теоремы он займется в дальнейшем. И предсказать ее результат он вряд ли в силах. Со временем жизнь все расставит на свои места.
Вот с такими противоречивыми мыслями он и остановился на пороге дома Протопоповых.
Глава седьмая
…Помолвка прошла как по нотам. Дмитрию все это показалось похожим на сдачу нудного, но обязательного экзамена, когда отвечающий заранее подготовился, а экзаменатор терпеливо выслушал его ответ. После того как они остались один на один с Феозвой, она, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку и пролепетала:
— Ты был великолепен. Я почувствовала себя английской королевой.
— А почему именно английской? — удивился он.
— Сама не знаю. Так, на ум пришло. Да, действительно, почему английской? — развела она руками. — И что дальше?
— Как что, через неделю венчание. Что-то не так? — спросил он.
— Кто-то, помнится, обещал мне медовый месяц. Франция, Англия, Германия, Италия и дальше по алфавиту.
— Да, я подал прошение о командировке в Европу. В Англии открывается Всемирная торгово-промышленная выставка, и меня направляют ознакомиться с ней.
— Интересно, а почему именно тебя, а не кого-то другого? За что такая честь?
— То не честь, а работа, — сухо ответил он, — у меня договор с нашим торговым представительством, что по возвращении подам им подробный отчет обо всем увиденном.
— А что, кто-то другой с этим бы не справился? — не унималась она, и Дмитрию ее вопросы даже нравились.
— Может, кто-то и справился бы, но доверили именно мне. Я же и раньше делал подобные отчеты. Вот и вся причина.
— Просто мне о тебе так мало известно, — ответила она разочарованно.
— Вряд ли тебе будет интересно знать обо всем, чем я занимаюсь. Сам порой путаюсь в своих делах. Но так уж, видно, устроен, хочется изучить все, а времени, увы, не хватает.
— Ох, уж эти дела. Наверное, у всех мужчин на уме всегда разные дела. — Физа скорчила кислую гримасу. — И чем мы будем там заниматься?
— А чем бы ты хотела?
— Ой, еще не знаю, там видно будет…
Венчание прошло тоже довольно стандартно и обыденно. Дмитрию обряд показался чем-то похожим на карнавал, и он едва сдерживал себя, чтоб не рассмеяться, когда венец оказался мал для него, а у Физы, наоборот, сполз на уши. Обедали у Протопоповых, а оттуда отправились к Дмитрию на квартиру.
Утром они уже спешили на поезд, который должен был доставить их прямиком в Берлин.
Глядя в окно вагона, Дмитрий невольно вспоминал, как не так давно он ехал тем же маршрутом в Гейдельберг, наполненный мечтами и желаниями совершить какое-нибудь удивительное открытие, а возвращался тайно, разочарованный неприступностью науки и своей малой ролью на этом поприще.
Вроде бы ничего не изменилось, но отступать он не собирался, а всего лишь взял небольшой тайм-аут перед генеральным сражением…
Ближе к границе в поезд зашли двое солидных мужчин и разместились рядом с четой Менделеевых. Судя по одежде и манере общаться, они имели явное отношение к торговле. Один из них носил окладистую седую бороду, и волосы у него были расчесаны на прямой пробор. Другой же, наоборот, был чисто выбрит, и лишь небольшие усики, словно приклеенные, украшали его худое, болезненное лицо. У него к тому же оказалась совершенно лысая голова, и он верно поэтому почти не снимал шляпу-котелок, чтоб лишний раз не демонстрировать свой природный изъян.