— Так, поди, и прибыток немалый, коль беретесь за такое дело? — поддел его Менделеев. — Не было бы прибыли, заниматься этим никак бы не стали. Так говорю?
— Так-то оно так, но риск велик. Бывает, найдется такой строптивец, по судам затаскает. Это когда спор на несколько тысяч идет. И бросить не бросишь и проиграть никак нельзя. Опять же адвокату приходится платить немалые деньги…
— На мой взгляд, проще у нас, в России, начать выпускать все эти молотилки, жатки — всё, что немцы у себя делают. Не приходила в голову такая мысль? А вы бы подумали. Вот тогда и доход будет немалый, и за границу ездить перестанем. Чего им зазря наши деньги платить? Не верю, что наши мастера не смогут сделать любую такую машину. Боятся пробовать, а зря…
Они еще долго беседовали о покупке и производстве различной техники, при этом Дмитрий Иванович настолько увлекся разговором, что забыл о присутствии рядом с ним молодой жены. И та, пока не стемнело, сидела в сторонке, занятая чтением какой-то книги, не прислушиваясь к разговору мужчин.
Купцы, попрощавшись, вышли на одной из станций, и лишь тогда он спохватился, что Феозва сидит в уголке, не произнося ни слова.
— Тебе, верно, скучно от наших разговоров? — вместо извинения поинтересовался он.
— Что делать, но не могла же я прервать вашу беседу. Пришлось вот терпеть. Но скажи мне, пожалуйста, неужели тебя интересуют все эти покупки каких-то там машин, породы коров и все прочее? Ведь ты собираешься преподавать не где-нибудь, а в столичном университете. А тут на тебе — коровы!
Он выслушал ее вопрос, скорее похожий на сдержанный укор и не задумываясь ответил:
— Да, ты, как ни странно, права. Коровы и сельхозмашины далеки от нашей сегодняшней науки. Но это временное явление. Лучше скажи мне: а для чего вообще существует наука? Чему учат студентов в наших университетах?
Феозва стушевалась и скороговоркой произнесла:
— Откуда мне знать, чем там занимаются разные ученые. Какие-то открытия делают. Вот нас в Екатерининском институте учили танцам, шитью, молитвам, правилам поведения. Наукой мы как раз не занимались…
— Тогда и я скажу тебе: Наука должна помогать людям выживать в этом мире. Любой вновь открытый закон должен в итоге сократить затраты человека на труд. Возьми тот же паровоз. Не будь его — и мы бы тряслись сейчас в допотопном дилижансе или еще в чем-то подобном. Но чтоб создать паровоз, рассчитать его мощность, тягу, затраты, используют массу законов. Помяни мое слово, скоро найдут способ, как заменить уголь и дрова на другое топливо. То же самое упомянутые сельхозмашины. А одна такая машина заменяет несколько десятков крестьян.
— Хорошо, — кивнула Феозва. А коровы как же?
— Неужели не понимаешь, одна племенная корова может дать молока в несколько раз больше, чем какая-то доморощенная буренка.
— Может, и так, — отозвалась та, рассеянно поглядывая в окно, — но мне это не интересно. Мне все равно, какое молоко я пью, будь оно хоть от породистой коровы, хоть от буренки, как ты выразился. Главное, чтоб оно было.
Дмитрий озабоченно вздохнул и махнул рукой, давая понять, что возразить ему нечего.
— Нет, я решительно не понимаю, — проговорила Физа, как бы подводя итог их беседе, — почему серьезного человека должна интересовать порода какой-то коровы, молоко которой он пьет? Вот ты кладешь под голову подушку, и неужели тебя волнует, перо от какой курицы в нее зашили? Или взять тот же хлеб, масло, овощи. Не все ли равно, как они получены? Главное, чтоб вкусно было, а все остальное… — Она тоже демонстративно взмахнула рукой.
Но Дмитрий не спешил сдаваться, хотя и не знал, как можно убедить жену всего лишь несколькими фразами. А потому ответил уклончиво:
— Придет время и многие наши взгляды изменятся. В том числе и на пищу, что мы едим. Ты просто не представляешь себе возможности науки. А они такие… — Он не мог найти нужного слова, и Феозва тут же закончила за него:
— Я поняла, они такие, возможности, что ты всю жизнь собираешься это доказывать.
— Именно так, — улыбнулся он, — до конца своих дней, и не иначе.
После бурного объяснения, казалось бы, на довольно отвлеченную тему, взаимоотношения между супругами дали первую, пусть незаметную, но основательную трещину. И хотя сама Феозва больше не заводила разговор о предназначении науки и роли в ней ее мужа, но сам Дмитрий ощущал возникшую между ними напряженность. Неожиданно Феозва вспомнила о былых любовных похождениях мужа, и в ней заговорила ревность к тому недавнему прошлому. Тем более Дмитрий во время его учебы в Германии сам же, не подозревая о последствиях, подробно описывал их в письмах к будущей супруге. Потому как только они прибыли в Берлин, воображение Феозвы не на шутку разыгралось, и она начала с подозрением поглядывать на каждую смазливую девицу, оказавшуюся в поле ее зрения.