— Так ведь рассказывали, как ты к министру ходил, чтоб место себе выхлопотать. И он будто бы принял тебя и место хорошее определил.
— Когда это было, — отмахнулся Дмитрий, — но денег таких у меня при себе нет. Я тут по поручению нахожусь и даже не за свой счет. Извини. Скажи лучше, кого здесь из наших можно найти? Ты, как погляжу, со всеми знаком.
— Именно так, знаком. А денег в долг никто дать не желает, — сокрушенно заявил Каменский, кося глазами по сторонам. — Уж на что Тургенев богатый человек, как говорят, и тот отказал. Обещал десять рублей дать, коль из России ему пришлют, а другие никак.
— Ты о каком Тургеневе говоришь? Неужели о писателе? Давно его встречал?
— Как раз перед тобой. Вон он сидит возле самого окна, — показал Каменский в сторону плечистого мужчины, расположившегося в глубине зала.
— И ты с ним, говоришь, знаком?
— Конечно, мне многие известны, и меня многие знают.
— А может, представишь меня ему? — с робостью в голосе произнес Дмитрий.
— Почему бы и нет. Хотя как ты был жмот и сквалыга, не сердись, так им и остался. Знай мою доброту, пойдем…
И они направились к столику у окна. Удивленная Феозва было поднялась следом, но решила, что лучше дождаться мужа, и сделала знак официанту, чтоб принял заказ.
Каменский и Менделеев подошли к Тургеневу, и тот повернулся на шаги за своей спиной. Дмитрия удивил сосредоточенный и внимательный взгляд его серых больших глаз, громадный лоб мыслителя и удивительно тонкие, резко очерченные губы, чуть прикрытые растительностью на верхней губе, соединяющиеся с начавшей седеть бородой, обрамляющей причудливым орнаментом его лицо. Тургенев же, не говоря ни слова, вопросительно смотрел на них, и Каменский поспешил представить Дмитрия:
— Прошу простить великодушно, Иван Сергеевич, но вот мой давний знакомый является вашим страстным поклонником. И, узнав, что мы с вами знакомы, очень просил составить ему протекцию.
— Замучили меня эти поклонники, — вздохнул Тургенев, — но деваться некуда. Назвался груздем — полезай в кузов. Чем занимаетесь, сударь? Служите? Торгуете? Или, как некоторые, жизнь прожигаете? — При этом он бросил недвусмысленный взгляд в сторону Каменского.
Тот его намек понял и поспешил откланяться.
Тургенев предложил Дмитрию присесть, отодвинув в сторону пустую тарелку с остатками еды.
— Может, хотите что заказать? — спросил он, но Менделеев отрицательно замотал головой. — Так чем изволите заниматься? — повторил он вопрос.
— Химией, — выдохнул Дмитрий, — приват-доцент Петербургского университета.
Тургенев грустно улыбнулся и сказал как бы с сожалением:
— Жаль, очень, очень жаль. Жаль, когда такие вот молодые люди посвящают свою жизнь непонятно чему. Я было решил, что вы художник или поэт, музыкант, наконец. А химия… что в ней интересного? Алхимики — те хотя бы золото пытались из свинца добыть, оказалось, зря. Ничего не вышло. Нет, вы мне скажите, какого рожна вы этим занялись?
Менделеев не ожидал столь очевидного неприятия от известного и уважаемого им человека, а потому растерялся и не сразу нашел что ответить.
— Химия — молодая наука, — начал он издалека, — алхимики, которых вы изволили упомянуть, действовали бессистемно, наугад, смешивая разные вещества, при этом надеялись на успех…
— И что же изменилось? — перебил его Тургенев. — Вам стал известен какой-то секрет? Чем вы от них отличаетесь? Объясните мне, темному.
— Открыты новые законы, стали известны результаты многочисленных опытов. На это ушло несколько веков, не считая многих смертей во время неудачных опытов и мелких неудач. На мой взгляд, химическая наука стоит на пороге великих открытий.
На этот раз Тургенев слушал его не перебивая, но, как показалось Дмитрию, с высокомерной улыбкой, желая оставаться хозяином положения.
— Вы, молодой человек, говорите это с такой уверенностью, что даже я, старый скептик, готов вам поверить. Только извините меня за прямоту, но наука и практическая жизнь далеки друг от друга. Русский мужик даже не подозревает о ваших стараниях. Как он садил испокон века свою полоску, так и дальше ее возделывать станет. И никакая сила не заставит его измениться.
Теперь уже Менделеев, распалившись, перебил писателя:
— Позвольте, позвольте, вы что же предлагаете, как те ваши нигилисты, отрицать очевидное? Или желаете Русь мужицкую к топору призвать, по примеру известных вам господ? Нет, тут я вам не пособник.