— Почему не ложишься? — поинтересовалась она. — Уже поздно.
Дмитрий растерялся от ее внезапного появления и не сразу нашелся что ответить. Она подошла к нему и положила руки на плечи, не заметив разложенных на столе писем, которые он успел прикрыть газетой.
— Ты за что-то сердишься на меня?
— Да, именно сержусь, и не просто сержусь, а думаю о нашей дальнейшей жизни. Мне хочется все изменить и… — Он никак не решался сообщить, что не желает ее больше видеть и готов расстаться хоть завтра. Что-то останавливало- его.
Тем временем Феозва, ровным голосом произнесла:
— Похоже, я беременна, — а потом добавила, что бы он не сомневался в значении этих слов: — У нас будет ребенок.
Дмитрий уставился на жену ничего не понимающим взглядом и хотя давно ждал чего-то подобного, но это известие стало для него полной неожиданностью.
— Я знаю, будет девочка, — неожиданно для себя улыбнулся он, — и я назову ее Машей. Ты согласна?
— Пусть будет Маша, хорошее имя, — согласилась она. И он тут же забыл о прочитанных письмах, где кто-то вздумал распорядиться его судьбой, о тех мелких склоках и неурядицах меж ними. В голове была лишь одна мысль: «Скоро я стану отцом! А потом будут и другие дети. Значит, жизнь продолжается. Живем дальше…»
Часть вторая
ОБРЕТЕНИЯ И УТРАТЫ
Глава первая
И у них действительно родилась дочь, которую Дмитрий настоял назвать Марией в память о матери. Правда, Феозва надулась и заявила, что Марию Дмитриевну, как она слышала, многие в Тобольске называли русалкой. Дмитрий в ответ лишь фыркнул и ответил:
— Мало ли что разные бабы толкуют, не всему же верить.
Феозва на этом успокоилась и больше возражать не стала. Вот только все заботы после рождения дочери легли на плечи все того же Дмитрия, поскольку молодая супруга его оказалась на редкость никудышней хозяйкой, о чем он, впрочем, давно догадывался, а потому ему самому приходилось вести переговоры с мясником и молочником, делать заказы в соседних лавках, следить за купанием дочери, вывозить жену вместе с Машенькой на короткие прогулки.
К тому же найденная им кормилица чем-то не устроила Феозву, и та заявила, что будет кормить девочку грудью сама, поскольку где-то читала, будто бы ребенок при этом быстрее растет и развивается. Только на деле все вышло наоборот — у нее попросту не хватало молока, и девочка чахла буквально на глазах. К тому же Феозва не могла толком объяснить нанятой всё тем же Дмитрием кухарке, что от нее требуется. Если хозяин отсутствовал, та могла чуть не весь день ничем не занятая сидеть часами без дела в кухне, тогда как Феозва сидела в другой комнате с книжкой в руках, делая вид, что очень занята.
Но Дмитрий всё прощал ей и даже, случалось, сам готовил ужин, стирал пеленки, лишь бы избежать очередной размолвки с женой. Ее это вполне устраивало. Иногда он, не выдержав, начинал пенять ей, что кухарка в его отсутствие бездельничает, Феозва надменно отвечала: «Нас в институте не учили, как следует с прислугой разговаривать. У тебя это лучше выходит».
Здоровье дочери все больше тревожило Дмитрия, и он решил снять на лето дачу под Петербургом, надеясь, что свежий воздух благотворно на нее подействует. И верно, буквально за неделю девочка ожила, окрепла, личико порозовело, в глазках появился здоровый блеск, плач прекратился. Если бы Феозва согласилась пригласить кормилицу, глядишь, дело совсем бы пошло на лад. Но та была непреклонна и ни за что не хотела доверять дочь «какой-то грязной тетке». Спорить по этому поводу было бесполезно. Дмитрий надеялся, пройдет время, и она одумается, послушает его — и все нормализуется. Может, так все оно и вышло бы, если бы не предложение, поступившее от одного именитого купца Кокорева, хозяина нефтяных приисков на берегу Каспийского моря.