— О чем вздыхаешь, барин? Поди зазнобу свою вспомнил? Раньше надо было вздыхать, вчерашний день назад не воротишь, не рви душу.
Дмитрий от неожиданности вздрогнул и тут же попробовал разуверить того:
— Вовсе нет. Не о том подумал. Некого мне вспоминать.
— Так я и поверил, — хохотнул кучер, — ничего, на юге найдешь себе какую-нибудь молдаванку погорячее, враз о прежней забудешь. Все они, девки, одинаковы, только подходец к ним особый требуется. Эй, пошли, родимые! — прикрикнул он на лошадей и щелкнул в воздухе кнутом, не особо ожидая ответа от своего пассажира.
Да и самого Дмитрия стал тяготить этот двусмысленный разговор с непонятными намеками, когда простой мужик дал ему понять свое превосходство в житейских делах, не оставив при том возможности даже постоять за себя. И он, поняв, что хоть и говорят они об одном и том же, но на разных языках и вряд ли когда смогут до конца понять друг друга, хотя язык тот един для них обоих.
На подъезде к Воронежу навстречу им стали попадаться обозы с ранеными солдатами, которых везли из-под Севастополя. Они двигались, не обращая внимания на встречные экипажи посреди дороги, словно демонстрируя свое пренебрежение и плохо скрываемую злость к штатским, не пожелавшим разделить их тяготы. И даже во взглядах раненых читалась ничем не прикрытая неприязнь к чистым и ухоженным пассажирам дилижанса, с любопытством их разглядывающим. И в то же время в их понурых, сгорбленных фигурах читались сквозившая многодневная усталость и равнодушие к своей участи.
От этого Дмитрию стало как-то не по себе. Совершенно неожиданно он почувствовал себя виновным в потерях и поражениях русской армии, случившихся в Крыму. А еще невольно решил, не просто так местом его назначения стал Крым, значит, где-то свыше было принято об этом решение, причем вопреки его воле. Выходит, то Божья воля отправила его подальше от родного дома, от столицы, на относительно недавно присоединенный к России полуостров, еще не успевший вобрать в себя основы европейской цивилизации, но уже ставший предметом раздора между Европой и Россией — страной, стоявшей все еще на согбенных спинах закрепощенных мужиков. Может, потому и проигрывали войну, что скрепы те вдруг треснули и обнажили многочисленные язвы некогда процветающего и победоносного отечества?
Мысли о своем предназначении надолго отвлекли Дмитрия от реальности, и он пришел в себя лишь от того, когда ощутил, что дилижанс остановился, съехав на обочину дороги, пропуская увеличившийся поток телег с ранеными.
— Давно стоим? — спросил он, приходя в себя.
— У нас часов не имеется, — неприязненно ответил кучер, даже не взглянув в его сторону, — вам, поди, лучше знать сколь времечка прошло.
— Вот беда, но и у меня часов нет, улыбнулся ему Дмитрий, — не заработал пока на них. Были у покойного батюшки, так они теперь у старшего брата, а я вот по солнышку жить привык. Так даже удобнее.
Его слова, видимо, тронули кучера, и он уже более миролюбиво поинтересовался:
— Один брат-то али еще имеется?
— Есть еще один, он тоже в Сибири живет…
— Поди, и сестры имеются, — поддержал разговор его собеседник, раскуривая небольшую длинную трубку с вырезанным из кости мундштуком.
— А то как. Есть и сестры. Их трое осталось, и тоже в Сибири. Нас в семье всего было четырнадцать детей у родителей. Вот только другие поумирали.
— На все божья воля, — искоса глянул на него собеседник, — чего ж они в Сибири делают? По своей воле люди туда вряд ли поедут.
— Всякое бывает. В Сибири ничуть не хуже, чем в других местах. Там такие же люди живут.
— Не могу знать, не бывал там пока и, дай бог, не попаду.
В это время образовался просвет в череде встречных телег и обозов, и кучер подхлестнул лошадей, норовя проскочить. Но едва проехали полверсты, как опять встали, а впереди до самого горизонта тянулась бесконечная лента повозок, извиваясь на поворотах, пропадая на спусках в овраги, словно гигантская змея выползала из своего логова.
Глава вторая