…Симферополь встретил путников настороженно и неприветливо. С городских пустырей и окраин поднимались густые клубы дыма, распространяя запах горелого мяса от трупов сжигаемых лошадей и павшего скота. Над городскими улицами вздымалась серая пыль, оставленная проезжающими по ним арбами, запряженными парой быков. Дмитрий никак не мог понять, что за дикие крики раздавались из самых разных мест, пока ему не объяснили, что их издают сотни верблюдов, участвующих в перевозке оружия в самые удаленные уголки полуострова. При этом вся трава вокруг города была съедена или вытоптана все теми же животными, что наряду с людьми терпели тяготы и лишения, умирали под пулями и ядрами и, будь на то их воля, давно бы сбежали от происходящего ужаса.
Казенная гимназия находилась на Екатерининской улице в двухэтажном здании, но занятия в нем велись лишь внизу, поскольку второй этаж был занят ранеными солдатами. И хотя дилижанс прибыл в город поздним вечером, Менделеев решил сразу отправиться в гимназию и попытаться отыскать директора, который должен будет помочь ему определиться на квартиру. К тому же, как он узнал, цены на жилье в связи с войной поднялись до немыслимых высот, и полученных им при отъезде денег вряд ли могло хватить даже на неделю. На его счастье, директор жил неподалеку от гимназии и, когда за ним послали, немедленно явился, чтоб познакомиться с вновь прибывшим молодым учителем.
— Надворный советник Дацевич, — представился он и добавил: — Сослуживцы зовут меня чаще всего по имени-отчеству. Как-то, понимаете, по-домашнему, по-людски, без излишеств. Так что и вам рекомендую: Семен Семенович. А вас как звать-величать, молодой человек?
Менделеев назвал себя и задал вопрос, который мучил его больше всего:
— Не подскажите, где лучше жилье снять? И, знаете, чтоб подешевле. Признаюсь честно, особыми деньгами не располагаю и помощи ждать мне тоже неоткуда. Так что буду вам весьма обязан…
Дацевич оглядел его с головы до ног, зачем-то втянул носом воздух, принюхался, а потом спросил, понизив голос и наморщив лоб:
— Случаем не пьете? Лучше сразу скажите, чтоб время не занимать. А то ведь всё одно дознаюсь.
— Как можно? — отшатнулся от него Менделеев. — Ни-ни…
— Может, к картам пристрастие имеете?
— Случалось, перед экзаменами с друзьями играл, чтоб голова отдохнула, но никак не на деньги.
— Куда ж вы, сударь, деньги свои потратили? — всё так же строго и пристрастно продолжал директор. — Знаю вас таких, встречал: напросятся на службу, а потом такое вытворяют, не приведи господь.
Менделееву надоели эти подозрения, возникшие на первых парах, и он запальчиво ответил:
— Не имеете оснований такие вопросы задавать. Тем более ни на чем не основанные. Или вы господину министру не доверяете, лично направившего меня к вам на службу? Замечу, первоначально должен был ехать в Одессу в Ришельевский лицей, но получил предписание прибыть сюда, в то время как вещи мои отправлены в Одессу. Если вы имеете что-нибудь против моей кандидатуры, извольте отписать об этом тайному советнику его высокопревосходительству господину Норову. Уверен, ему будет интересно узнать ваше мнение, — с усмешкой закончил он.
Явно не ожидавший ничего подобного, привыкший к беспрекословному подчинению учителей и инспекторов директор слегка опешил и взглянул на недавнего студента с великим удивлением.
— Ишь ты каков, — только и промолвил он, — ну что ж, ценю за смелость. Мне такие молодцы по душе. Прошу простить, коль чем обидел. Видит бог, не хотел. А то я за свою жизнь всякого насмотрелся: и на пьющих, и на гулящих, разное было… А с жильем помогу. Хором не обещаю, но могу определить в комнату, где гимназический архив помещается. Семьей-то, как погляжу, не успели обзавестись? — Он глянул на безымянный палец правой руки Менделеева, по наличию кольца на котором можно было почти безошибочно определить семейное положение его обладателя.
Менделеев, смутившись, поспешил отвести руку за спину и на директорское предложение ответил не сразу. После его беззастенчивого и необоснованного натиска по поводу карт и пьянства он не знал, как воспринимать последовавшее вслед за тем предложение о проживании в стенах гимназии: то ли с целью постоянного надзора за ним со стороны будущих коллег и их наушничество начальству, то ли за этим стояло нечто иное.
Хотя он с первых минут общения со своим новым начальником отметил бледность его лица и некую болезненность, легко читающиеся в худосочной фигуре Дацевича, как следствие больного организма, скорее всего печени, что и сказывалось в его желчности и недоверии к людям. Вряд ли он мыслил так категорично, желая при том осуществлять неусыпный надзор и слежку за всеми учителями. В любом случае выбора у Дмитрия не было, и пока что мечтать об отдельном жилье просто не стоило. Поэтому и не оставалось ничего другого, как согласиться. А там время покажет, насколько он прав в своих предположениях.