Но то были лишь общие предположения, а вот выстроить доказательство, без имеющихся на руках публикаций он просто не мог и уже тысячу раз пожалел, что не остался в столице, а ради поправки здоровья застрял в глуши, пусть и не далеко от морского побережья.
От вынужденного безделья приходилось впустую убивать время, разглядывая гуляющих в гимназическом дворе раненых, выбравшихся наружу подышать воздухом.
Осень в Крыму вызывала в нем щемящее чувство полного одиночества и безысходности. Когда приходил его сосед, Дмитрий находил предлог, чтоб избежать общения с ним и шел на прогулку. Один лишь раз он отважился заглянуть в местный театр, где давали то ли водевиль, то ли комедию совершенно бездарные актеры, но сбежал, не досидев до конца представления. Столь же далек от совершенства был оркестр, состоящий из инвалидной команды, послушать нестройную музыку которого приезжали находящиеся на отдыхе офицеры. Половина из них были пьяны и не стеснялись в самых непристойных выражениях выкрикивать свое отношение к несчастным музыкантам, швыряя в них недозрелыми яблоками. От увиденного и услышанного Менделеева тошнило и удваивало желание под любым предлогом покинуть прифронтовой город.
Хотя Симферополь имел статус центрального города Тавриды, почитай губернского, но полная неразбериха от прибывающих в него обозов и эвакуированных раненых, частая смена воинских частей и их руководства невольно порождали хаос во всем, включая умы обывателей. И у него самого людская круговерть и неопределенность быта не могли способствовать вдумчивой и стабильной работе над диссертацией. Он понимал, задержись здесь до весны — и всё, прощай, всяческая надежда на возвращение в столицу и защиту магистерской степени. Понимая это, он решил обратиться за поддержкой к директору родного института, о чем и написал ему слезное письмо. И тот не преминул откликнуться и принял самое живое участие в судьбе недавнего выпускника, обратившись в министерство с ходатайством о переводе Менделеева в Одессу. На его счастье, там освободилось место учителя, о чем поставили в известность директора симферопольской гимназии. Но тот не пожелал сразу отпускать недавно прибывшего учителя, сославшись на отсутствие денег, причитающихся ему за проведенные занятия. Пришлось ждать, что для Менделеева, с его нетерпеливым характером, стало вконец невыносимым.
К тому же он помнил о рекомендации одного из столичных докторов, посоветовавшего ему показаться другому известному по всей России врачу — Пирогову. Тот как раз находился в Крыму, участвуя в излечении многочисленных раненых, производя по нескольку десятков операций в день. Но что-то останавливало Дмитрия вот так запросто отправиться к известному хирургу и попросить его дать свое врачебное заключение, которое он для себя сформулировал так: жить или не жить ему дальше. Ибо, как известно, чахотка излечению не подлежит.
Сам Дмитрий понимал, невидимая болезнь и нерешенность вопроса накладывают на него самое негативное влияние и вместе с бытовой неустроенностью не дают всерьез заняться написанием диссертации. Потому, как ни крути, разрешить его сомнения мог только лишь Николай Иванович Пирогов, остававшийся для него последней надеждой. Иначе не стоит и начинать задуманное.
Но еще его останавливали жуткие воспоминания о своем самом первом знакомстве с особенностями врачебных будней. Когда-то, после приезда в Петербург, поскольку речь пока не шла о поступлении в педагогический институт, кто-то подсказал ему, будто бы в этом году идет набор в медицинский институт. Дмитрий, чуть поколебавшись, отважился пойти туда. Он и представить себе не мог, что до экзаменов придется побывать в морге, где на стеллажах были разложены неопознанные пока покойники и прямо в присутствии абитуриентов врачи производили их вскрытие. Не простояв и нескольких минут, впечатлительный юноша ощутил тошноту и головокружение, еще чуть-чуть — и он бы упал в обморок, благо его подхватили бдительные санитары, вывели на воздух и дали понюхать пахучую соль, после чего он еще долго не мог прийти в себя. Таким образом всякие его дальнейшие взаимоотношения с медициной были закончены раз и навсегда. А вот сейчас ему предстояло идти не куда-нибудь, а в хирургическое отделение, где он наверняка столкнется с кровью и болью. Но через это он должен был переступить.
А вот личность самого Пирогова вызывала у него самый живой интерес. И хотя он никогда с ним не сталкивался, но многочисленные рассказы о легендарном докторе обрастали самыми разными, порой фантастическими, подробностями и велись в русском обществе еще со времен Кавказкой войны. И где в них был вымысел, а где правда, отличить было невозможно.