Зародыш вдруг обхватил протянутую механическую конечность и издал какой-то новый вибрирующий звук. Симбионт замер. Сенсоры звук не распознавали, но, кажется, он обладал положительной коннотацией. Зародыш, тем временем, потащил конечность ко рту и, причмокивая, попытался всосать палец.
R-12 немедленно отнял руку и захлопнул крышку ранца. Изнутри тотчас же раздался обиженный испуганный рёв.
Внутри личинки образовался дискомфорт. В грудном отделе. Как будто сбойнул сервопривод. Но R-12 почему-то не спешил заглушить звук. Зародыш был единственным, кого симбионт слышал уже много дней, исключая бесполезный треск передатчика.
А люди здесь всё-таки были.
Меткий выстрел, направленный в голову, повредил шлем.
R-12 выучено упал на пол. Экзоскелет, раньше успевший бы ещё до выстрела, теперь запоздал с реакцией и больно вдавил в пол.
Вой внутри ранца стал ещё громче. Симбионт стиснул зубы. Зародыш привлекает слишком много внимания. Нельзя позволить его повредить.
На визоре не отображалось больше ничего. Ровная решётка линий калибровки уступила место изломанному хаосу треснувшего бронестекла.
Нападающий был один, иначе бы его уже добили. И явно боялся. А симбионт мог убивать и без оружия. Но защитить зародыша было важнее.
Нападающий, однако, думал так же.
Это была женщина. Чёрная, как погасший визор. И широкая, но при этом гибкая и ловкая. R-12 встрепенулся. Он знал, что повстанки в определённой гормональной фазе могут производить кормосмесь для зародышей. Нестабильную, несовершенную, но пригодную к выкорму.
Она держала его на прицеле, но не стреляла.
Симбионт, подождав действия, так ничего и не дождался. Поэтому поднялся, сгрёб со стола ранец с заливающимся зародышем и шагнул вперёд.
***
С солдатом явно было что-то не так. Умама поняла это, как только он вошёл в ангар. Если бы он был исправен, то сразу бы её засек. А этот был, как бешеными койотами покусанный. Она не сразу заметила, что у него в ранце. А когда он его открыл, пришла в ужас.
Зачем эти твари крали детей, знали не все. Одичавшие люди слагали легенды одна другой страшнее. Эмиссары Заслона их не просвещали. Правда была ещё хуже.
Показываться нельзя, малышу уже не помочь. Что выплюнули на землю, то уже не возьмёшь на язык. Умама давно вышла из того возраста, когда в одиночку могла лезть на симбионта.
И вдруг в напряжённую тишину ворвался журчащий младенческий смех. Женщина, не выдержав, выглянула из укрытия. Солдат склонился над ранцем и тянул к малышу чёрную когтистую перчатку, способную драть бетон и входить в плоть, как в желе.
Нет. Нельзя себя выдавать. Даже из-за маленького. Нельзя жалеть. Это – будущий враг. Достигнув четырнадцатой весны, он станет приходить в поселенья и оставлять от них лишь гарь и чёрный-пречёрный пепел. В юности Умама ненавидела свою кожу. Цвет экзоскелетов. Цвет дыма над смертями.
Но из-за него её взяли в разведчицы. И она была гибкой, ловкой и смертоносной, как чёрная мамба. Её сыновья были куда светлее. Уж точно светлее крови, которая запеклась коркой на том, что от них осталось. Кричали ли они перед смертью? Машина не была жестокой. Она просто делала то, для чего её когда-то кто-то создал. Машина никуда не торопилась, она знала, что победит. Она уже почти победила. Симбионты никогда никого не пытали. Даже чтобы узнать место базирования повстанцев. У них и мозгов-то особо не было. Они просто приходили, как саранча, и уничтожали всё.
Младенец закричал и…
Умама не надеялась попасть, но она попала.
Симбионт завалился не сразу. Постоял ещё пару секунд, а потом сполз на пол.
Женщина опешила, потрясённая собственной смелостью. И безумством.
А солдат лежал и не поднимался. И защитное стекло шлема расходилось мелкими трещинами.
В тонком детском голосе звенела истерика. Симбионт не подавал признаков жизни.
Не опуская оружия, Умама медленно вышла из укрытия.
С возрастом она стала слабеть глазами, поэтому только подойдя ближе разглядела, насколько повреждён экзоскелет. Органическая часть внутри наверняка уже давно недееспособна, вот он и был такой заторможенный. Сдох?
А потом симбионт шевельнулся.
Опираясь на руки, встал перед вскинувшей оружие Умамой.
Сгрёб со стола ранец и, держа наперевес, протянул вперёд.
Женщина оторопела. Солдат продолжал настойчиво тыкать в неё заливающимся младенцем. Молча и страшно. Не нападал. Просто на вытянутых руках держал тяжеленный ранец с открытым бронестеклом и наступал, наступал. А потом отступать стало некуда.