Няня Зул-Зул обучила ещё маленькую Цайиль чёрной магии. Она рассказала ей, что тени — не просто тени, и что далеко не всё в этом мире можно увидеть, услышать и почувствовать. Она научила Цайиль спускаться «вниз», в мир незримого и неслышимого, в Глубинные Тени, где обитают демоны. Цайиль научилась ладить с этими тварями, научилась понимать их разум, не признающей грани между светом и тьмой, возможным и невозможным. В какой-то степени она сама стала им подобна, но для жизни в Пустоши это более, чем хорошо.
Кочевник не любит сидеть на месте. Он всегда куда-то стремится, куда-то скачет на своём коне, ему всегда всё мало и чего-то недостаёт. «В сердце ветер, под задом седло», — так он говорит. В какой-то момент Цайиль стало мало Пустоши, и она покинула своё племя, отправившись на юг.
Юг. Место оседлых, место сыновей и дочерей солнца. Вождь презрительно называл их ленивыми слизнями — такими же медлительными и жирными. Их земли плодородны, полны цветов и плодов, их солнце не выжигает всё на своём небесном пути, их ветер не приносит пески и пыль. Первые жители юга и первые чужеземцы, которых увидела Цайиль, были девушки, собиравшие цветы. Они весело щебетали на чём-то своём, смеялись, среди тени листвы, смуглые и черноволосые, сами как эти цветы вокруг — быстро расцветающие и быстро вянущие. И способные расти только среди этих плодородных земель.
Когда Цайиль впервые увидела девочку с силой, как у неё, она не поверила своим глазам. Этот южный цветок… не похожий на своих землячек ни внешностью, ни характером, но всё же южный — и чернокнижник? Может, её чутьё, до этого безошибочно находящее подобных ей, на этот раз ошиблось? Нет… Она видит влияние тьмы в её чёрных глазах. Видит под ними следы бессонных ночей, наполненных кошмарами. Чувствует, как пульсирует в ней сила, запертая в ней. Эта сила очень хотела освободиться, и Цайиль ей в этом поможет.
Вечерело. Прохладный ветерок ласкал нагретую за день кожу. Шумела листва, где-то журчал лесной ручей. Ветки под ногами Ангуль хрустели. Лес манил её своей прохладой, своими ароматами и звуками, своей таинственностью и необъятностью. Здесь, в горах юга, на многие места не ступала нога человека, ведь чем дальше, тем гуще и непроходимей был лес, тем он был опасней.
Наконец, она дошла. Старые-старые руины какого-то здания, скрытые среди зелёной листвы и кустов. Полуразрушенные колонны были овиты плющем, из-под трещин на полу проросли цветы, обломки вокруг были покрыты мхами. Сколько тайн оно скрывало, насколько далёкие времена застало? В деревне поговаривают, что здесь водятся призраки. Ну что ж, она их не боится. Что страшного в мертвецах? Они такие же люди, как и они, такие же, как Ангуль. Просто… умерли.
Ангуль усмехнулась. И о чём она только думает? Она и сама не знала, зачем сюда приходит. В детстве она часто бегала сюда с братьями и сёстрами, после купания в реке. Они наберут ягод в лесу, сядут на эти древние камни, и начнут рассказывать друг другу страшилки… Пролетели года, все повзрослели, завели семьи и потеряли интерес к детским играм, а Ангуль продолжала сюда приходить, как только выдавался свободный вечер.
Небо на горизонте окрасилось в оттенки красного и лилового. В вечерних сумерках эти стены из белого мрамора казались особенно таинственными.
— Боишься? — услышала Ангуль.
Позади неё стояла вчерашняя кочевница. Ангуль уже знала, что её звали Цайиль. Она была странница, покинувшая своё племя, чтобы повидать мир. В их деревней она была лишь проходом, и семья Ангуль согласилась приютить её на время. Ангуль невольно залюбовалась женщиной. Чёрные косы, спускающиеся до самых пят, жёлтоватая кожа и раскосые чёрные глаза. Другая. Чужая. Пахнущая пылью и молоком. От неё веяло далёкими землями и тёмными знаниями.
— Нет, — честно ответила Ангуль.
— Значит, это ты у нас белые косы*, — улыбнулась Цайиль, скрестив на груди руки.
Ангуль непонимающе посмотрела на неё.
— Тёмная лошадка. Ну, теневик. У меня глаз намётан. Своих сразу вижу.
— О чём ты говоришь? — отпрянула Ангуль, в душе начиная понимать.
— Да чернокнижник, Кровавая Колесница тебя забери! — нетерпеливо прикрикнула Цайиль.
— Но я ни разу в жизни не колдовала!
— Конечно, не колдовала. Вы же решили сбежать от магии. Запечатать силы, а это вредно! И глупо. Всё равно, что забить огромного быка и не съесть, а оставить гнить в земле. Чудаки вы.
Это преступление против сути вещей.
Живот Ангуль свело от страха. Она живо вспомнила все свои кошмары, все страхи и бессонные ночи. Нет, если так живёт чернокнижник, то лучше никогда не заниматься магией. Первая жена отца умерла от занятий магии. У неё тоже вроде как было такое ремесло, то ли шаманство, то ли чёрная магия, то ли ещё чего… Отец не любил об этом рассказывать. Пресекал любые разговоры о магии. И теперь Ангуль понимала, почему.
— Чаво затихла? — хлопнула её по плечу Цайиль. — Тебе ведь снятся кошмары, да? Мерещится всякое? — вкрадчиво спросила кочевница.
Ангуль вздрогнула. Откуда она это знает?!
— Это твоя сила говорит. Не стоит её сдерживать, иначе это обернётся против тебя.
— Неужели от неё нельзя избавиться? — умоляюще подняла на неё глаза Ангуль.
Цайиль тяжело вздохнула. «С оседлыми так тяжело», — подумала она.
— Но ведь это же ты. Ты сама. Ты боишься себя, выходит? — Цайиль осеклась, увидев непонимание в глазах южанки. — Знаешь… Иногда, чтобы успокоить монстра внутри себя, его надо просто… принять. Тьма — это всего лишь отсутствие света. Ночь — это всего лишь отсутствие солнца. Не нужно их боятся, южаночка. Я могу помочь тебе. Помирить вас. Хочешь?
Цайиль заговорщески подмигнула Ангуль.
Немного поколебавшись, Ангуль всё же согласилась. Если это избавит её от кошмаров, то почему бы и нет? Тем более, что Цайиль дала понять ей, что если что-то пойдёт не так, то она сразу прервёт обряд.
Чем больше темнело, тем яснее становились воспоминания Ангуль о кошмарах беззвёздных ночей, и порой ей казалось, что она всё ещё лежит в мокрой постели, трясясь в безмолвной истерике. И даже свет звёзд и луны не приносил облегчения, а напротив, пугал, казался каким-то равнодушным, мёртвым.
Но Цайиль сидела перед ней, приготавливая ритуальные принадлежности, такая ясная и осязаемая, казалось, она породнилась с этой тьмой вокруг, даже в какой-то мере властвовала над ней. Пока они собирали травы, кочевница рассказала ей, что в детстве её мучили кошмары, а шаманка провела над ней похожий обряд.
— Конечно, мне всё равно потом мерещилось всякое. Но я не боялась. Я ни на секунду не забывала, что пока я не боюсь, я сильнее. Сечёшь, о чём я?
Она остановилась, повернувшись к Ангуль. Свет луны на миг осветил её лицо, заострив его черты, сделав похожим на лицо призрака или мертвеца. Казалось, в её глазах затаилась вся тьма этого мира, и тьма это смотрела на Ангуль, заглядывала куда-то вглубь неё, в её душу. Ангуль поймала себя на мысли о том, что тьма эта казалась ей родной. Как и её обладательница.
— Чувствуешь? — махнула она рукой в сторону здания. — Чувствуешь эту тишину? Чувствуешь наволок беспроглядной скорби?
— Такое чувство, будто время здесь остановилось. Будто это место отрезано от остального мира. Островок звенящей тишины и печали.
— Это место повидало предательства, страшные тайны и жестокие убийства. Веками хранит оно секреты темных граней людской души. Боишься?
Ангуль закрыла глаза, прислушавшись к своим ощущениям.
— Нет.
— Это уже о чём-то говорит.
Цайиль принялась толочь травы черным камнем. Ангуль терпеливо ждала. Наконец чернокнижница сказала спутнице проглотить получившуюся кашицу. Причем глотать не морщась, сразу, без раздумий. Вкус у трав был острый, Ангуль показалось, что она сунула в рот горящий факел. Затем она должна была подложить под язык нечто кроваво-красного цвета, с виду напоминающее кристалик, но на вкус оно было кисловатым. Потом Цайиль приказала ей лечь, закрыть глаза и расслабиться, ни о чем не думая, и зашептала слова на незнакомом языке.