По залу прокатился шумок. А через минуту голос Абиди потонул в гуле голосов. Домулла осекся. Видно, почувствовал, что перехлестнул. Покашлял в кулак. Отпил воды. А шум не утихал. Домулла стоял теперь, переминаясь с ноги на ногу, как бы не зная, продолжать выступление или пойти и сесть на место.
За спиной Умида кто-то насмешливо проговорил: «Когда раскалывается пустой орех, он приносит людям огорчение». Умида покоробили эти слова. Обернувшись, он в упор, с неприязнью посмотрел на того, кто их произнес.
Домуллу выручил секретарь ЦК.
— Вы правы, товарищ Абиди, — сказал он, и все тут же притихли. — Мы знаем, какой вклад вносят селекционеры в наше общее дело. Думаю, поступим правильно, если больше будем заботиться о них. — Он говорил нарочито медленно, растягивая слова, и голос его звучал властно и твердо в воцарившейся тишине. — Я попрошу академиков товарищей Атабаева и Каримова учесть все сказанное профессором Абиди и то, что, как я понял, он недоговорил, и написать в ЦК подробный доклад. Мы рассмотрим этот вопрос на бюро. И потом… — секретарь засмеялся. — Наше общее благополучие прямо пропорционально тому, сколько хлопка мы сдадим государству. Надо учесть, что хлопководство — это река, широкая и глубокая. А у глубокой реки течение всегда медленное…
Умид, вжавшийся было в кресло от стыда за промашку своего учителя, снова воспрянул духом и, вытянув шею, слушал секретаря, сумевшего так ловко повернуть разговор и разрядить напряженную обстановку, вызванную необдуманными словами домуллы. «Вот каким тактичным должен быть руководитель!» — с восхищением подумал про него Умид.
По окончании совещания Пулатджан Садыкович уже в фойе отошел на минуту от секретаря ЦК, который через полчаса должен был улететь в Ташкент, и, подойдя к Салимхану Абиди, сказал, что вечером будет ждать его, Шукура Каримовича и Умида у себя дома. И, извинившись, торопливо удалился.
Едва такси остановилось напротив дома, где жил Пулатджан Садыкович, хозяин вышел на балкон и помахал рукой, чтобы гости поднимались наверх. Умид шел позади, испытывая огромное волнение. Пулатджан Садыкович встретил их на лестничной клетке. На шум вышла Нафиса-апа. Она уже была знакома с Салимханом Абиди и Шукуром Каримовичем. Они поздоровались, как старые друзья. Пулатджан Садыкович подвел жену к Умиду и сказал:
— А это Умид Рустамов, ученик профессора Абиди. Прошу вас познакомиться.
Он так произнес эти слова, что Умиду послышалось: «Этот молодой человек будет твоим зятем. Прошу любить и жаловать!» Нафиса-апа пытливо посмотрела на него и, заметив, как Умид покраснел, сама смутилась и стала приглашать гостей поскорее заходить в комнату.
Хозяйка посадила Умида за столом рядом с его учителем. Как раз напротив висел на стене портрет Хафизы. Тот самый, что в его комнате, только побольше. Хафиза весело смеется. Ей и впрямь, наверно, сейчас весело. Может, опять пошла в кино..» не одна. А ему каково?
Умид уловил на себе пристальный взгляд Нафисы-апа, подающей на стол: заметила, как он смотрел на портрет ее дочери.
Во время ужина к Умиду подошел Алишер. С минуту изучающе глядел на него и, вынув из-за спины, преподнес ему апельсин. Умид усадил этого краснощекого крепыша себе на колени и начал с ним разговаривать. Весь вечер был молчалив и теперь только разговорился. Хафиза часто рассказывала о своем братишке, о его озорстве и «глубокомысленных» высказываниях, могущих рассмешить даже самых угрюмых людей. Алишер беспокойно ерзал у него на коленях, протягивал руку к портрету Хафизы и, сжимая и разжимая кулачок, лепетал: «Моя сестра… Моя старшая сестра Хафиза, вот…»
Что ребенок хотел сказать молодому аспиранту, не могли угадать ни Абиди, ни Шукур Каримович. Его смог понять один только Умид.
В гостиницу возвратились в двенадцатом часу ночи. Домулла принял теплый душ и улегся в постель. Через какую-нибудь минуту он уже храпел.
Умид вышел на балкон и закурил. Всего за один день он получил столько впечатлений, что о сне не могло быть и речи. До мельчайших подробностей слово в слово он старался припомнить выступление секретари ЦК. И чем глубже он вдумывался в смысл каждой его фразы, тем яснее ему становилось, что, копаясь в земле, перебирая пожелтевшие стопки бумаг с записями различных наблюдений, проделанных кем-то давным-давно, до боли в глазах вглядываясь в микроскоп, выхаживая, казалось бы, обыкновенные кустики хлопчатника, они выполняют большую и ответственную работу. На них возлагает надежды целое государство. Тысячи колхозов в различных районах и областях пристально следят за их делами: вместе с ними радуются их успехам, вместе с ними огорчаются из-за неудач. Они ожидают от них, от селекционеров, реальной помощи. Возлагают на них больше надежд, чем на милости самой природы.