Мальчик привел Умида к небольшим, покосившимся от ветхости воротам и, показав на них рукой, побежал со всех ног обратно. Умид нерешительно надавил на створку, и она, легонько скрипнув, подалась. Ступил во двор, опасливо оглядываясь: как бы не выметнулась откуда-нибудь собака. К дому вела неширокая дорожка, устланная жженым кирпичом, по обе стороны которой стояли нагие яблони, персики, гранатовые кусты.
Заприметив Умида, из ашханы, откуда валил дым, вышла, потирая заслезившиеся глаза, пожилая женщина.
— Добро пожаловать, — приветливо сказала она незнакомому человеку, даже не справившись, кто он и зачем пришел. Она видела, что он — путник: старинный обычай обязывал приглашать в дом всякого, кто б ни постучался в дверь.
«Жаль, в городах забываться стал этот добрый обычай», — подумал Умид и спросил:
— Кошчи-бобо здесь живет?
— Это его дом, — сказала женщина, разглядывая гостя с еще большим любопытством.
— А дома дедушка?
— Дома, где ж ему быть. Заходите, пожалуйста.
— Спасибо… И в Ташкенте дождь, и здесь дождь… — сказал Умид, ненароком давая понять, что он прибыл издалека.
— Да, сынок, на то и зима. Пусть хоть нынче земля напьется вволю.
Здороваясь, она обняла Умида, как принято, и похлопала по спине. Справилась о его здоровье и о здоровье близких. Потом распахнула дверь в прихожую:
— Входите.
Умид поставил чемодан под лавку. Повесил на гвоздь отяжелевшее, будто свинцовое, пальто. Женщина взяла у него из рук шапку, отряхнула ее во дворе. Пригладив руками волосы, Умид зашел в комнату.
— О-о-о, салам алейкум, мулла-ученый, — сказал, поднимаясь из-за сандала, Кошчи-бобо. Он с первого же взгляда узнал Умида, хоть тот и стоял тогда молчаливо в сторонке. Они, как старые знакомые, обменялись рукопожатием. — Присаживайтесь к сандалу. Похоже, озябли, — хозяин показал на постланные в несколько слоев вокруг сандала стеганые одеяла.
Умид подождал, пока старик займет свое место, и только после этого сел сам. Справился о здоровье деда и его домочадцев.
— Слава аллаху, слава аллаху, — отвечал Кошчи-бобо, с интересом поглядывая на гостя и стараясь угадать, что его привело в этот дом в столь ненастный день. Но из вежливости не задавал вопросов. Если гостю будет угодно, он и сам расскажет. А его дело — оказывать почет человеку, который вспомнил о нем, о старике, и, прибыв сюда, зашел не к кому-нибудь, а прямо к нему.
— С приездом, сынок. Обрадовали вы меня очень….
— А помните, бобо, вы говорили, что вкусивший воду из вашего родника непременно обратно вернется? Вот я и приехал.
— В добрый час прибыли, сынок, — сказал старик и молитвенно провел ладонями по бороде. — А как поживает тот солидный домулла, у которого ноги болели? Выздоровел? Дай бог ему здоровья. А то, бедняга, ходить не мог. В машине все время сидел. Наверно, промочил где-нибудь ноги и на тебе. Городским-то людям оно непривычно…
— Уже выздоровел, — сказал Умид, улыбаясь.
— Ходит?
— Ходит.
— А как тот младший домулла поживает? Каримов, кажется, его фамилия. Даром что молод, а умный домулла. Мудростью и со стариками потягаться может.
— Все они просили передать вам большой привет, бобо.
— Вы, наверно, приехали в обком к товарищу Садыкову? А потом завернули и к нам, да, сынок? Баракалла, спасибо, что не забыли дорогу в нашу сторону.
— Я приехал прямо к вам. Не был в Фергане.
— Вот хорошо. Баракалла.
— Может, не ко времени…
— Зачем такое говорите, домулла? Разве гость может приехать не ко времени? Добро пожаловать, сынок.
Старик выпростал ноги из-под сандала, легко поднялся и, выйдя в прихожую, поговорил о чем-то вполголоса со старухой. Та согласно закивала головой, повязанной белым платком. Когда жена отправилась на кухню, позвал внука, который сидел в соседней комнате и делал уроки. Вручил ему большой черный зонтик и велел позвать отца, засидевшегося у соседа. Мальчишка стремглав вылетел в дверь. Старик вернулся на место и возобновил разговор с гостем.
Хозяйка расстелила на сандале дастархан, принесла лепешек, кускового сахару на блюдечке, печенья и пузатый фарфоровый чайник с маленькой тонкой пиалой. Старик наполнил пиалу чаем, перелил обратно в чайник — чтоб крепче заварился. Затем налил на донышко. Полагалось сперва испробовать самому хозяину. Выплеснул чаинки к двери, налил гостю. Пили из одной пиалы, поочередно.
Вскоре пришли оба сына Кошчи-бобо. А за отцами увязались и дети. Все расселись вокруг хорошо прогретого сандала. Завязалась оживленная беседа. Пиала пошла по кругу. Детвора с любопытством поглядывала на столичного гостя: если человек приехал из такой дали, то не пустяк привел его сюда.