Они беседовали до полуночи. Потом Хумаюн Саидбеков вышел во двор и принес из сарая несколько поленьев дров.
— Ночью будет сильный мороз, — сказал он и подбросил в печку дров.
Перед рассветом Хумаюн-ака разбудил жену и попросил валидол. Он лежал бледный, держась левой рукой за грудь. Хамида-апа дала лекарство, открыла форточку, помахала перед лицом мужа влажным полотенцем. Через несколько минут боль в груди отпустила, и Хумаюн-ака облегченно вздохнул.
— Зря я вчера дров в печку добавил, — сказал он. — Это, видно, от жары…
Как Хамида-апа ни уговаривала мужа не идти на работу, он все-таки ушел, сказав ей, что должно состояться бюро райкома.
Бюро началось в десять. На нем приняли в партию четырех новых членов. Потом был заслушан доклад начальника строительного треста, который вел строительство нового завода за чертой города. Хумаюн-ака считал, что строительство ведется слишком медленно, и хотел разобраться в причинах…
После окончания бюро он вместе с руководителями стройки выехал на объект.
В большом трехэтажном корпусе пять-шесть рабочих устанавливали оконные рамы. Ушанки у них были завязаны под подбородком.
Выйдя из машины, Хумаюн-ака увидел торчавшую из раствора цемента лопату. Бумажные мешки с алебастром и цементом покрыты слоем снега. Строительные материалы в беспорядке. Саидбеков внимательно оглядел все это, попытался вытащить из раствора лопату. Цемент успел затвердеть.
— Скоро из Хилкова прибудут пятьдесят тонн цемента. Его тоже оставите под снегом? — спросил он у начальника строительства.
В этот момент из покосившейся дощатой времянки вышли несколько строителей. Они начали поспешно подбирать с земли лопаты.
— Почему не работаете? — спросил секретарь райкома.
— Холод собачий… Зашли погреться…
— А может, лучше дождаться весенней оттепели? Пусть строительство завода подождет! Пусть фронт подождет, пока мы начнем ему поставлять продукцию! Пусть страна подождет!..
Рабочие стояли потупившись.
Хумаюну-ака, видно, самому было неприятно, что пришлось на этих людей повысить голос. Ничего больше не говоря, он в сердцах схватил лопату и начал заново разводить цемент. Рабочие смущенно потоптались вокруг и тоже взялись за дело. Руководители строительства переглянулись. Им ничего другого не осталось, кроме как тоже взяться за лопаты. Хумаюну-ака сделалось жарко. Он снял пальто.
— Если бы вы по-настоящему работали, вам не пришлось бы греться в этой хибаре! — отчитывал он рабочих, а заодно и руководителей строительства. — Мы должны чувствовать себя как на фронте.
— Хватит вам, товарищ Саидбеков, сами справимся, — сказал один из пожилых рабочих.
Хумаюн-ака улыбнулся и примирительно произнес:
— Ничего. Поработаю немножко. Ведь мы тоже из рабочих… Приятно потрудиться на свежем воздухе…
Вдруг он замер, опершись на лопату, — понял, что лишается сил. Пытался скрыть, что ему плохо, старался дышать медленно и глубоко — это ему не раз помогало. Сейчас бы достать валидол из левого кармана, но он чувствовал: если отпустит лопату, упадет. И все больше и больше клонился набок. Не успей подскочить к нему рабочий, свалился бы наземь. В ту же минуту подбежали начальник строительства и еще несколько человек. Подняли его на руки, внесли в дощатую времянку. Кто-то составил вместе две скамьи, и его уложили на них. Начальник строительства подложил ему под голову свое пальто, велел срочно вызвать врача.
…Но врач Хумаюну Саидбекову уже был не нужен.
— Да… Как на фронте… — произнес пожилой рабочий, вытирая слезы.
Глава двадцать третья
ВРАГИ
Утром Шавкат Нургалиев окликнул Арслана, едва тот вошел в цех.
— С этого дня ты будешь работать заливальщиком, — сказал он. — Распоряжение начальника цеха.
— Хорошо, — согласился Арслан.
Нургалиев вынул пачку «Беломора». До начала смены оставалось несколько минут. Закурили.
— Поступил большой заказ, — сказал Нургалиев, щурясь от едкого дыма. — Будем отливать детали мин и снарядов.