Биби Халвайтар всегда старалась улучить момент, когда на веранде, где обычно она любила сиживать с Мадиной-хола и Хамидой-апа, присутствовали и Барчин с Арсланом. Тогда она принималась давать советы пожилым женщинам, но всяк понимал, что это куда более касается молодых…
— Когда муж и жена вознамерятся зачать ребенка, они непременно должны перед этим хорошенько поработать — копать землю или колоть дрова, — до тех пор, пока с них не потечет трудовой пот. Потом они должны наесться на заработанные деньги и лечь в постель. Тогда ребенок их родится трудолюбивым и здоровым…
Хамида-апа, у которой кошки скребли на сердце, смеясь, говорила:
— Ладно, пусть делают что им угодно, лишь бы поскорее подарили мне внучонка.
Биби Халвайтар, заметив, что обеим женщинам-сватушкам становится грустно, как только речь заходит о внуках, старалась их рассмешить и припоминала что-нибудь о днях своей молодости:
— Когда мой-то взял меня себе в жены, я тоже долго не могла ему родить наследника. А старику-то моему ох как хотелось сына. Не долго думая женился-таки на другой женщине. Я, не стерпев такой обиды, однажды, как только чуть-чуть стемнело, разделась донага, растрепала на себе волосы и взобралась в нишу. Соперница, увидев меня, пришла в ужас. Вопя на всю махаллю: «Привидение! Привидение!..» — убежала к своему брату… Не сделала бы я так, она, глядишь, быстрехонько родила бы, да и привязала к себе моего муженька…
Однако этот ее рассказ не вызвал и тени улыбки на лице Хамидахон. Ей не понравилась эта история. В ней она нашла тонкий намек Арслану: не горюй, дескать, не эта, так другая тебе родит. Она нахмурилась, вздохнула и, желая повернуть беседу на другое, негромко проговорила:
— Давайте говорить о хорошем…
Биби Халвайтар же, несколько туговатой на ухо, послышалось. «Расскажите еще что-нибудь такое…» И она стала говорить о почтальоне Мирзамухаммаде:
— В те годы, когда этот Мирзамухаммад, шустрец, охладел к жене, она возьми да и рожай ему каждый год по ребеночку. Вечно ходила со вздутым животом, он у нее, как в махалле все говорили, никогда не оставался пустым. До чего всемогущ господь! Теперь Мирзамухаммад, окруженный детьми, и не мог взять в толк, то ли холоден он к жене, то ли любит. Но в чайхане среди дружков-приятелей говорил: «Если придете к нам сейчас, то будете есть кизяк, а если придете через десять — пятнадцать лет, будете есть плов из золотых блюд…» То-то смеху было!
И в этом рассказе Хамида-апа узрела нежелательные мысли, которые могут запасть в голову ее зятя. Она оторвалась на секунду от шитья и не без досады сказала детям:
— Вы что сегодня, весь выходной решили просидеть дома? Сходили бы хоть в кино!
Арслан и Барчин переглянулись, скоренько собрались и ушли.
Однажды, когда Барчин сидела одна, Хамида-апа зашла к ней.
— Доченька, я договорилась с врачом, хочу тебя показать ей. Что ты на это скажешь?
— Как хотите, — грустно ответила Барчин, пожав плечами, и закрыла книгу. — Арслан сегодня тоже говорил о детях. «Ты, говорит, каждый день среди ребятишек, поэтому не чувствуешь, наверно, какой бесцветной кажется жизнь, когда не слышишь детского смеха…»
— Одевайся, доченька. Я знала, что рано или поздно будут такие разговоры. О господи, открой моей дочери дорогу к счастью! Пусть родится новая жизнь, пусть не повеет холодом отчуждения на их согласную жизнь!..
— Будет тебе, мама. Не надо причитать, и так тоскливо.
Барчин поставила книгу в шкаф. В последние дни она прочитала массу книг по изобразительному искусству. Она собиралась повести свой класс в музей изобразительных искусств. Там, конечно, искусствовед обо всем подробно расскажет. Но потом, когда они выйдут из музея, сколько будет вопросов! И нельзя ни один оставить без ответа, если не хочешь потерять уважение детворы.
Барчин стала переодеваться.
— И куда мы поедем?
— К Олии Умаровой. Она очень опытный врач, все ее знают.
— Мне как-то неловко.
— Что ты, доченька! Она нам не чужая, эта женщина. Это она, Олия-апа, роды у меня принимала. И твой отец был хорошо знаком с этой женщиной.
Барчин надела сшитый недавно коричневый костюм, лакированные туфли. Стоя перед трюмо, сложила на затылке волосы в тугой узел. Взяв замшевую сумку, вышла во двор.
Мать на веранде надевала туфли и украдкой поглядывала на дочь, задумчиво стоявшую у куста розы, сплошь усыпанного яркими осенними цветами. Уже сколько времени не замечала она в дочери прежней порывистости, задорного огонька в глазах.
Хамида-апа с щемящим сердцем сошла по ступенькам с веранды.