— У нашего почтенного Аббасхана с некоторых пор появилась привычка прикидываться глуховатым, — посмеиваясь, заметил Нишан-ака. Он рассказал Хайитбаю-аксакалу, как ловко Худжаханов вывернулся, когда его спросили в учреждении, где он тогда работал: «Почему вы попустительствовали тому, что в вашем присутствии Зиё-афанди, Баят, Мусават Кари вели враждебные нашему обществу разговоры?» Аббасхан, приставив к уху ладонь, подался вперед и говорит: «Вы погромче, не слышу. Знаете ли, в детстве я перенес грипп, который дал осложнение на уши, с тех пор стал плохо слышать». Оказывается, он абсолютно ничего не слышал из того, что говорили упомянутые личности.
Нишан-ака тоже знал про это. Он даже как-то решил его проверить. Однажды, разговаривая с Аббасханом Худжахановым на трамвайной остановке, он вынул из кармана гривенник и незаметно бросил на асфальт. Аббасхан, услышавший, как звякнула монета, тут же посмотрел под ноги, отыскивая ее вокруг себя. Но, в следующее мгновение вспомнив про свою «глухоту», снова заговорил громко и слушал собеседника, приблизив ухо.
Нишан-ака и Хайитбай-аксакал громко засмеялись. В это время к ним подошел Тура-бува. Они потеснились, предлагая старику место рядом с собой.
— Пожалуйста, отец. К го хочет иметь в старости почет и уважение, должен сам почитать стариков, — сказал Нишан-ака.
…Сославшись на интересы учреждения, Аббасхан Худжаханов устроил себе служебную командировку. Наказав сотрудникам работать с таким же рвением, как и при нем, — «чтобы не заметно было мое отсутствие», как любил он сам выражаться, — махнул в Ферганскую долину. А для сотрудников не было секретом, почему Худжаханов так часто пускался в вояж именно в ту сторону. Что ему в это время года делать в жарком, пыльном Ташкенте, когда его ожидают пир и веселье в прохладном прекрасном кишлаке, утопающем в зелени садов! Кому не любо сидеть в окружении близких душе дружков за дастарханом, уставленным яствами? Тут и казы, и коньяк, и тонко нарезанный лучок-анзури, и гранатовый сок, тут и жареная курица, и самса. Кто откажется от удовольствия снимать по кусочку с вертела шипящий шашлычок и отправлять тепленьким в рот? А жизнерадостные и словоохотливые друзья, произнося любезные твоей душе слова, умножают восторг твоего сердца! Что может быть приятнее и притягательнее этого? Молодеет душа, чувствуется, что живешь, а не существуешь, — ведь в мир-то этот мы приходим раз!
В одном из цветущих, поистине сказочно прекрасных кишлаков в окрестностях Ферганы с утра велись приготовления. Был зарезан баран, накрыт богатый дастархан и под казанами разведен огонь. Покручивая свои загнутые кверху усы, прохаживался тут председатель, отдавая распоряжения. Несколько его проворных людей, умевших доставать даже то, чего нигде нет, бегают и хлопочут, прямо из кожи лезут, только бы достойно встретить дорогого гостя. В клетках, висящих на ветвях огромного карагача над хаузом, заливаются перепелки: бит-билик, бит-билик! Словно возвещают, что из Ташкента едет сам Аббасхан Худжаханов. Артистов областного театра эстрады, спешивших куда-то с концертом, пригласили в «Бустон», и они уже восседают на сури, застланном коврами, и настраивают свои инструменты.
За час до прибытия гостя председателя колхоза поставили в известность телефонным звонком, что Худжаханов любит телятину. По его велению из коровника вывели трехмесячного теленка и полоснули ножом по горлу. Две большущие рыбины, только что выловленные в канале, были зацеплены проволокой за жабры и брошены в хауз.
Машины, посланные на вокзал, привезли наконец Худжаханова и двух его приятелей. Знатная компания, возрадовав всех, придала начавшемуся пиру очарование. Велеречивые хозяева произносили тост за тостом. Скоро опьяневший Худжаханов, то и дело похлопывая председателя по плечу, обещал ему и одно, и другое, и третье. Председатель, близкие ему люди сидели, почтительно сложив на груди руки и зачарованно глядя на расщедрившегося Худжаханова.
— Наливай! Наливай полней! — приказывал председатель развеселому джигиту, сидящему рядом. — Налей и мне! Хочу выпить с товарищем Худжахановым! Хорошо, когда есть такие благородные друзья!
— Вы самый знаменитый председатель в Ферганской долине. Мы сделаем ваш колхоз еще лучше. А ну-ка, поднимем! До дна-а! — выкрикнул довольный Худжаханов.
Все сидящие изда́ли возглас одобрения, восхитившись «содержательным тостом» почетного гостя, и опрокинули рюмки себе в рот.
— В благословенный день родила нас святая мать, — произнес захмелевший Худжаханов. — По причине сей наш почтеннейший и любимейший отец сказал о нас: «Вы во чреве матери стали хаджой, и в сем мире счастье будет сопутствовать вам!» Так оно и есть: чего хотим вкусить — перед нами, а чего не хотим — за нами. И чин у нас приличный…