А родной отец так хладнокровно относится к единственной дочери!.. Нет, Нафиса-апа не может сидеть так, сложа руки. Она должна что-то предпринять.
Растревоженная вконец Нафиса-апа позвонила своей подруге, Шахнозхон. Но не успела и рта раскрыть, та засыпала ее целой кучей новостей. Сообщила даже, что в универмаге сегодня с утра продавали черно-белый атлас, исчезнувший почему-то с прилавков, что в гастрономе были вкусные конфеты в красивых коробках и что на днях должна приехать в Фергану труппа столичного оперного театра. Наконец, выговорившись, она осведомилась о Хафизе. Но едва Нафиса-апа вздохнула и раскрыла было рот, чтобы поделиться своими горестями, как в трубке снова зазвенел голос Шахнозхон: «От нас большущий привет передайте Хафизе. И от меня, и от Патилыхон. Мы с дочкой просто-таки влюбились в нее, часто вспоминаем. Пусть бы она сюда почаще приезжала. Только напишите ей, пусть сердце свое тоже с собой привозит. А то в этот раз она сердечко-то свое в Ташкенте позабыла…»
Нафиса-апа мягко опустила трубку. У нее разболелась голова. Она туго перетянула косынкой лоб и прилегла на диван. На подоконнике сидели голуби. Один из сизарей, тот, что покрупнее, нахохлился, выпятив грудь колесом, наскакивал на свою притихшую подружку, вертелся возле нее юлой и ласково ворковал, объясняя ей что-то на своем языке…
Нафиса-апа резко встала и всплеснула руками, отгоняя черные мысли.
Сжав руками виски, она принялась расхаживать по комнате.
Девушки, которые становятся взрослыми и живут вдалеке от родительских глаз, подобно необузданной лошади, вольны скакать, куда им захочется. И могут не заметить, как худой человек набросит им на шею аркан. Как бы подобное не случилось с их взбалмошной Хафизой, — тьфу, тьфу, тьфу, не приведи аллах.
Подумала, не позвонить ли мужу, чтобы он, если нет машин, раздобыл билет на самолет. Она страшно боялась высоты и еще ни разу не летала в самолете. Выше третьего этажа, на котором теперь жила, ей не доводилось никогда подниматься. А сейчас она согласилась бы даже на самолет — лишь бы поскорее оказаться в Ташкенте. Но звонить не стала; зная, что муж занят сейчас, она не рисковала лишний раз досаждать одной и той же просьбой.
Нафиса-апа спустилась во двор и собрала белье с веревки. Включила было утюг, но гладить расхотелось. Вынула из гардероба новое платье и переоделась. Отправилась в детский сад за Алишером. На улице ей повстречалась Шамсикамар, стройная молодящаяся женщина, жена одного из ответственных работников обкома. В прошлом году они вместе, семьями, отдыхали в Кисловодске и с тех пор ни разу не виделись. Сейчас им было по пути, и они разговорились. Нафиса-апа поведала, что творится у нее на сердце. И почувствовала даже облегчение, когда нашелся хоть один сочувствующий ей человек. Шамсикамар, кроме того, что была красива, оказалась и очень отзывчивой. Она сама часто испытывала беспокойство за подрастающую дочь, поэтому волненья Нафисы-апа ей были понятны. Подумав, она сказала:
— А ведь на летний сезон, по-моему, ввели дополнительный поезд, Андижан — Ташкент. Для вас лучшего варианта нельзя придумать! Спокойненько сядете себе, а утром уже будете в Ташкенте…
Они ускорили шаги, завидев на углу телефонную будку.
— Это я, отец, — сказала притворно спокойным голоском Нафиса-апа. — Я звоню из автомата. Со мной здесь Шамсикамархон. Она говорит, что будто бы ввели новый поезд на летний сезон… Ну, как же вы не знали? Некогда, говорите, пустяками заниматься? А про дочку, что там с ней произошло, вы хоть думаете? — все больше и больше распалялась Нафиса-апа, незаметно для себя повышая голос. — Я сегодня вечером поеду на этом поезде, вот и все!
— Разве не удобнее утром поехать на легковой машине?
— Пока в вашем обкоме освободится для вас машина, я уже буду в Ташкенте!
Пулатджан-ака возражал, приводя свои доводы, а жена нервничала и, стараясь объяснить ему преимущества поезда, просила, не теряя времени, купить ей билет: обком всегда имел броню в кассе. По тому, как Нафиса-апа выходила из себя, не трудно было догадаться, что муж не соглашается отпустить ее поездом.