—Я просто хочу сказать, — слышу я ворчание матери из кухни, когда бросаю сумочку и ключи на консоль, — если ты собираешься назвать ребенка в честь драгоценного камня, это должно быть что-то стильное. Например, Жемчуг или Рубин. Но не Сапфир.
— Что не так с Сапфир?
— Ты хочешь, чтобы этот ребенок вырос и стал стриптизером?
— Бабушка, нет ничего плохого в том, чтобы быть экзотической танцовщицей, — перебивает Харлоу. — Почему ты так осуждаешь?
Я вхожу на кухню как раз вовремя, чтобы увидеть, как моя мама драматично прижимает руку к сердцу, как будто кто-то оскорбил королеву.
— Я не осуждаю, — фыркает она. — Я реалистка. Стоит дать малышке имя Сапфир, и у нее в будущем не будет ничего, кроме шеста и татуировки в виде бабочки над попкой.
Бриттани, которая на кухне по локти в муке и тесте для выпечки, поворачивается и свирепо смотрит на мою маму.
— Мою бабушку звали Сапфир.
В голосе моей матери появляется тихий смешок, в котором слышится осуждение.
— Теперь я понимаю, с чего все пошло наперекосяк. Как зовут твою маму? Топаз? Бриллиантовый восторг? Янтарная тревога?
Когда Бриттани обиженно смотрит на меня, я говорю: — Она еще даже не начала. Если бы ты не была беременна, я бы посоветовала тебе начать много пить. Что ты там делаешь?
— Круассаны. Я подумала, что они отлично подойдут на завтрак.
Когда Бриттани возвращается к тесту, мы с мамой и Харлоу обмениваемся взглядами.
Я неуверенно спрашиваю: — Ты печешь?
Бриттани кивает, продолжая мастерски замешивать тесто.
— Я люблю печь. Это очень успокаивает, почти как медитация. Мой разум просто опустошается.
Когда моя мама открывает рот, чтобы сделать какое-нибудь язвительное замечание, я делаю резкое движение поперек горла и свирепо смотрю на нее.
Она показывает мне язык. Харлоу закатывает глаза и вздыхает.
По крайней мере, хоть кто-то на моей стороне.
Моя мама говорит мне: — Я думала приготовить лазанью на ужин, но у нас нет рикотты. Может, тебе стоит сходить в магазин?
Я сажусь напротив нее за стол и дарю ей свою самую обворожительную улыбку.
— А, может быть, тебе стоит рассказать мне, как продвигается поиск квартиры, Круэлла?
— Я могу приготовить ужин, — перебивает Бриттани, снова отворачиваясь, ее руки замирают. А на лице читается надежда, как у новой сотрудницы, стремящейся произвести хорошее впечатление.
— Ты печешь и готовишь? — Кажется, она едва ли способна вскипятить воду, не вызвав отключения электроэнергии во всем городе, не говоря уже о кулинарном мастерстве.
К ее чести, Бриттани не дрогнула.
— На самом деле у меня хорошо получается и то, и другое. До того, как я встретила Ника, я работала поваром в маленьком бистро в Эхо-Парке. Франко-итальянский ресторан фьюжн. Людям нравилось мое ризотто с белыми грибами и трюфельным маслом.
Боковым зрением я вижу, что мама строит мне глазки, но я не обращаю на нее внимания. Знаю, она надеется увидеть, как я буду пускать кровь, но я не собираюсь втягиваться в разговор о том, как и когда Бриттани познакомилась с Ником.
В данный момент это даже не имеет значения.
Я медленно произношу: — Что ж, Бриттани… если ты хочешь приготовить ужин… тогда, конечно…
Вмешивается моя мама: — Только без сливок в ризотто. У меня от них опухают лодыжки.
— Не все зависит от тебя, бабушка, — говорит Харлоу, заставляя нас с мамой рассмеяться.
— Как насчет буйабеса по-путтанески?
Когда никто не отвечает, Бриттани объясняет: — Это рагу из морепродуктов, в котором сочетаются соленая острота путтанески и провансальская пикантность буйабеса. Я люблю подавать его с хрустящим чесночным хлебом.
Моя мать поворачивается к Харлоу, ухмыляется, как акула, и говорит в ошеломленной тишине: — «Puttanesca» в переводе с итальянского означает «шлюха». Хочешь рыбное рагу «маленькая шлюха» на ужин, дорогая?
Харлоу смотрит на меня. Потом на мою мать. Затем на Бриттани и улыбается. Это дружеская улыбка, искренняя, от которой все ее лицо озаряется.
— Да. Это действительно звучит здорово. Спасибо, Бритт.
Когда моя мать закатывает глаза от отвращения, это кажется своего рода победой.
Но какой именно и для кого, я не уверена.
Скандал на работе разгорелся быстро и ярко, но почти так же быстро и погас из-за юридических угроз, увольнений в отделе кадров и череды консультантов, нанятых для поддержания морального духа. И Хартман, и Лоррейн исчезли, как дым, и в офисе стало тише, чем за все последние годы.
Теперь, когда над моей головой больше не висел молот, отставка казалась бессмысленной. Так что я оставалась в некотором подвешенном состоянии, не зная точно, что будет дальше.