— Ты хорошо себя ведешь?
Картер стонет, а затем бормочет: — Я хорошо себя веду, я так чертовски хорошо себя веду, что не могу больше ждать, я умираю!
Я тихо смеюсь, довольная.
— Так драматично.
Он издает невнятный звук разочарования и трижды ударяется затылком о дверь.
— Хорошо, Картер. Посмотри на меня.
Он поднимает голову и открывает глаза. Даже в полумраке я вижу, что его зрачки расширены. Он выглядит так, словно втянул что-то через нос. Его руки крепко обхватывают меня, а грудь вздымается, и я буквально не могу припомнить, чтобы когда-либо испытывала такое сексуальное возбуждение.
Наблюдение за тем, как Картер возбуждается, заводит меня.
Дерьмо. Я уже могу сказать, что это будет сложно.
— Ты можешь поцеловать меня и…
Он припадает к моим губам, как изголодавшийся мужчина, еще до того, как я заканчиваю предложение, просовывая свой язык между моими губами и проникая глубоко. Я разделяю его страсть, жадно целуя его в ответ. Он разворачивает меня и прислоняет к двери, прижимаясь ко мне всем своим сильным телом.
Мы целуемся, пока у меня не начинает кружиться голова. И все же мы не останавливаемся.
— Я хочу прикасаться к тебе везде. Я хочу попробовать твою кожу на вкус. Я хочу трахнуть тебя, прижав к этой двери, и когда я заставлю тебя кончить, хочу встать на колени и ублажать тебя языком, выпивая каждую твою каплю, пока ты больше не сможешь стоять на ногах.
Его губы прижимаются к моим, голос хриплый от возбуждения. Его слова доводят меня до белого каления.
Ни один мужчина прежде так откровенно не заявлял мне о своих желаниях.
Мне нравится это.
Мы снова целуемся. Я отстраняюсь, прежде чем позволю себе зайти слишком далеко, и стою, уставившись на него, прижав дрожащие пальцы к губам.
Картер выпаливает: — Прости меня.
— Почему ты извиняешься?
Тяжело дыша, он качает головой.
— Ты выглядишь расстроенной. Что я сделал не так?
— Ты не сделал ничего плохого. Это было потрясающе.
Он смущен и взъерошен, его глаза все еще затуманены желанием.
— Тогда почему ты остановилась?
— Потому что я была близка к тому, чтобы не сдержаться.
Медленно моргая, Картер облизывает губы. Потом проводит обеими руками по волосам и делает глубокий вдох. Когда он выдыхает, то проводит руками по лицу и снова трясет головой, словно пытаясь пробудиться ото сна.
— Ладно. Хорошо. Ух ты. Я… мне, наверное, нужно присесть.
— У тебя тоже кружится голова?
— Да. И я дезориентирован. На какой планете мы находимся? Какой сейчас год?
Его очаровательное недоумение заставляет меня рассмеяться. Я подхожу ближе и осторожно поправляю воротник его рубашки, затем провожу руками по его груди. Он кладет руки мне на бедра, притягивая меня к себе, касается своим лбом моего и вздыхает.
— Ну вот, теперь ты это сделала.
— Что я сделала?
— Ты погубила меня, София. Ты сделала меня недосягаемым для других женщин.
Улыбаясь, я упрекаю его: — Это не тот комплимент, который ты ожидаешь услышать. Но…
Его веки приподнимаются.
— Но что?
Теребя пуговицу на его рубашке, я беспечно говорю: — Может быть, мы могли бы как-нибудь устроить еще одно не-свидание.
Картер пытается скрыть свое волнение, но дрожь, пробегающая по его груди, выдает его с головой. В его голосе тоже слышится дрожь, когда он поддразнивает: — Ты просто хочешь еще раз поесть бесплатно, халявщица.
— Виновна по всем пунктам обвинения. Я халявщица с давних времен.
Мы улыбаемся друг другу. Приятно вот так прислоняться к нему и смотреть ему в глаза. Это кажется естественным.
Он внезапно спрашивает: — О чем ты думаешь?
— Картер, правда. Тебе обязательно знать каждую мою мысль?
— Да. Я обязательно должен знать. Если бы ты могла рассказать в потоке сознания о том, что ты думаешь и чувствуешь, когда мы вместе, это было бы идеально.
— Ты не любитель загадок, да?
Он вздрагивает.
— Боже, нет. Я ненавижу это. Обещай мне, что ты не будешь так делать. Я умру от беспокойства. Я бы предпочел, чтобы ты прямо сказала мне в лицо, что я наскучил тебе, и ты больше никогда не захочешь меня видеть, чем если будешь вести себя безразлично и водить меня за нос. Все лучше, чем двусмысленность. Мне нужно знать, чего я стою на самом деле.
Картер смотрит прямо мне в глаза, серьезно и пристально, все поддразнивания, которые были в нем несколько мгновений назад, исчезли. Я чувствую, что за этими словами кроется глубокий смысл, который слишком глубок, чтобы вникать в него сегодня вечером.
Ему и раньше причиняли боль, это очевидно.
А вот и эта глупая болотная ведьма, она снова тает. Такими темпами к следующей неделе от нее не останется ничего, кроме приятных воспоминаний.