О боже. Только не умоляй. Умолять – значит погубить себя.
— Дай мне подумать об этом.
— Нет, это последнее, что тебе нужно делать. Доверься своей интуиции.
— Моя интуиция подсказывает мне бежать от тебя как можно дальше.
— Дерьмо. Ладно, прислушивайся к своему сердцу.
Когда я не отвечаю, он настойчиво шепчет: — Я должен поцеловать тебя еще раз.
Я стону.
— Картер.
— Я не могу думать ни о чем другом. Я не могу сосредоточиться. Я сижу здесь, как зверь в клетке. Моя секретарь, вероятно, думает, что я под кайфом. Я могу умереть, если не получится поцеловать тебя снова. Ты хочешь быть ответственной за смерть главного операционного директора McCord Media, София? Ты хочешь, чтобы моя кровь была на твоих руках?
Он ведет себя так нелепо, что я прыскаю со смеху.
— А, вот оно, — говорит он, посмеиваясь. — Я знал, что смогу тебя уговорить с помощью театральности.
— Как же. Тебе следовало пойти в актеры.
— Это не приносит денег. Увидимся в шесть. Если ты все еще хочешь отменить встречу, тебе придется сказать мне об этом в лицо.
Он отключается, оставляя меня недоверчиво качать головой.
К сожалению, я все еще улыбаюсь.
8
СОФИЯ
Я так рассеяна во время обеда, что моему боссу приходится повторять три раза подряд. Когда он спрашивает меня, хорошо ли я себя чувствую, я говорю правду и отвечаю, что нет.
Я плохо себя чувствую. У меня такое чувство, будто кто-то засунул мне в задницу зажженную петарду.
Я не была так взволнована, не нервничала и не была уверена, что совершаю ужасную ошибку с тех пор, как…
Никогда.
К тому времени, когда Картер подъезжает к моей подъездной дорожке ровно в шесть часов, меня захлестывают волны паники, достаточно сильные, чтобы заставить более слабую женщину рыдать, уткнувшись лицом в ковер. Я превращаю это в игру, наблюдая издалека за вспышками истерии, как ученый, наблюдающий за чужой и враждебной планетой в телескоп в безопасной лаборатории.
Кажется, это называется диссоциацией. Полезный трюк, если у вас получается.
Картер стучит в дверь. Я открываю и молча стою, уставившись на него. Он оглядывает меня с ног до головы и морщится.
— Ой.
— Что не так?
— Ты до боли красива. Моим глазам буквально больно смотреть на тебя.
— Это худшая фраза, которую я когда-либо слышала.
— Знаю. Я надеялся, что это отвлечет тебя от переживаний, которые ты, похоже, испытываешь.
Мы смотрим друг на друга, разделенные лишь порогом и огромным количеством раскаленного пространства.
— Картер?
— Да?
— Что мы делаем?
Он серьезно обдумывает это, его волчьи голубые глаза пристально смотрят на меня. Весь в черном, воротник рубашки расстегнут, манжеты закатаны, золотистые волосы искусно взъерошены, он выглядит так, словно только что сошел с подиума от Armani.
Помолчав, он тихо говорит: — Ничего такого, чего бы тебе не хотелось сделать. Попроси меня уйти, и я уйду. Но, к твоему сведению, я буду в отчаянии. — Картер делает паузу, а затем размышляет: — К тому же, мне нужно будет найти хорошее место для удаления татуировок. Интересно, сколько времени потребуется, чтобы стереть твой портрет, который я нарисовал чернилами у себя на спине? По крайней мере, четыре или пять сеансов, я думаю.
— Это совсем не смешно.
Он ухмыляется.
— Ты не уверена, шучу я или нет, не так ли?
— Пожалуйста, скажи, что шутишь. Я и так уже на взводе.
— Конечно, я шучу. — Он пожимает плечами. — Я имею в виду, что это вполне возможно. Эту идею мне подал мой брат.
— Твой брат сделал татуировку с чьим-то лицом у себя на спине?
— Да. Его жены.
— Ой. Ну, я полагаю, у многих людей есть татуировки с изображением их супругов.
— Конечно. За исключением того, что Каллум в то время был знаком с Эмери всего пару недель.
Это заставляет меня недоверчиво приподнять брови.
— Ты серьезно?
Он кривит губы и запрокидывает голову, глядя на меня так, словно знает все мои секреты и даже больше.
— Романтично, не правда ли?
Я сухо отвечаю: — Конечно. За исключением того факта, что вчера вечером, когда ты говорил о нем, то упомянул похищение и стокгольмский синдром, что совсем не романтично.
Картер задумчиво поджимает губы.
— Я имею в виду… некоторые люди могут подумать, что это так.
— Да, и эти люди читают слишком много любовных романов. Мы идем ужинать или так и будем стоять здесь и болтать о твоем сумасшедшем брате?