— Что?
Вэл недоверчиво спрашивает: — Ты не колешь ботокс?
— Нет.
— Ты лжешь.
— Зачем мне врать об этом?
— Понятия не имею, но у тебя на лице нет ни единой морщинки. Что это за колдовство такое?
Я пожимаю плечами.
— Я никогда не курила и каждый день пользуюсь солнцезащитным кремом.
С порога раздается голос: — И она итальянка. Хорошая кожа – это у нас семейное. Я точно знаю, я ее мать.
Вэл и Эв оборачиваются и видят, что мама стоит там, а затем снова поворачиваются ко мне с одинаковым выражением ужаса на лицах.
Я бормочу: — Сюрприз.
Моя мать подтягивает стул и садится рядом со мной. Нетерпеливо жестикулируя, чтобы кто-нибудь налил ей бокал вина, она говорит непринужденным тоном: — Вы бы видели мою бабушку Лючию. Какая потрясающая женщина. Она дожила до ста десяти лет и выглядела ни на йоту не старше семидесяти. Все дело в оливковом масле, которое употребляют на Сицилии. Плюс свежие продукты. В те времена не было вредной пищи. И никакой ГМО-ерунды.
Пока мои подруги застыли в шоке, я наливаю вина и протягиваю бокал маме. Она отхлебывает из него, причмокивает и удовлетворенно вздыхает.
— Привет, девочки.
Моргая в недоумении, Эв говорит: — Э-э-э… Привет.
— О, не выгляди такой шокированной. София сказала тебе, что я уже мертва?
Мама поворачивается к Вэл.
— Я помню тебя, Салли. Или это была Энни? Неважно, главное, что я помню, что была не очень любезна с тобой в ту нашу встречу, и я хотела бы извиниться. Это беспокоило меня многие годы. То выражение твоего лица.
Она вздрагивает, как будто для нее оскорбительно воспоминание о боли Вэл, а не о том, что ее вызвало.
— В любом случае, я надеюсь, ты простишь меня. Итак! Что у вас новенького?
Когда подруги уставились на меня в ошеломленном молчании, я сухо сказала: — Да, здесь можно посмеяться минутку. Добро пожаловать в психиатрическую лечебницу, дамы, где за все отвечают заключенные.
В этот момент кто-то постучал во входную дверь. Я практически вскакиваю со своего места, проливая вино себе на руку.
Мама хмурится, глядя на меня.
— Что с тобой не так?
Я сердито смотрю на нее.
— Наверное, это просто небольшое посттравматическое расстройство после того, что случилось, когда в последний раз кто-то постучал в дверь.
Она прищелкивает языком.
— Не будь мелодраматичной, София. Это неприлично.
Я встаю и направляюсь к двери. К сожалению, я забыла заглянуть в глазок. Потому что, когда я открываю дверь, на пороге стоит мой бывший муж, кипящий от злости.
Прежде чем я успеваю сказать хоть слово, он рявкает: — Нам нужно поговорить.
Делая глубокий вдох, чтобы успокоиться, я расправляю плечи и встречаю его сердитый взгляд с невозмутимым видом.
— Иди домой, Ник. Приятных выходных. Поговорим в понедельник.
— Тебе лучше впустить меня в этот гребаный дом, пока я не вызвал полицию и тебя не арестовали за угрозу жизни ребенка.
— Прекрати, Ник. Я серьезно. Уходи.
Я начинаю закрывать дверь, но он прижимает к ней ладонь и так сильно толкает, что я отшатываюсь и натыкаюсь на консоль. Я теряю равновесие и падаю, сильно приземлившись на бедро.
В отличие от гостиной, в прихожей нет ковра, а каменная плита – самая твердая поверхность, какую только можно найти.
Боль пронзает мое бедро, я ошеломленно смотрю на него, когда он нависает надо мной.
— Это мой гребаный дом! — кричит Ник, брызгая слюной. — Все, что здесь есть, принадлежит мне, ты понимаешь? Это принадлежит МНЕ!
Его яростный голос звучит у меня в ушах. Мое сердце бешено колотится, в бедре пульсирует боль, и я не могу отдышаться. Я осознаю внезапную тишину в гостиной, вижу, как все дети в ужасе таращатся на нас из-за кофейного столика, и в одно мгновение вспоминаю, что Картер сказал о том, чтобы вести учет моего общения с Ником.
Потом я жалею, что у меня нет чего-нибудь – чего угодно – чтобы защититься, потому что Ник наклоняется ко мне, оскалив зубы и сжав руки в кулаки.
На долю секунды мне кажется, что отец моего ребенка вот-вот причинит мне физическую боль, прежде чем резкий женский голос прорывается сквозь мое застывшее недоверие.
— Эй! Coglione15! Прикоснись хоть пальцем к моей дочери, и это будет последнее, что ты сделаешь в жизни!
Моя мать стоит в нескольких футах позади меня, расставив ноги, выражение ее лица свирепое, глаза черные от ярости.
В правой руке она сжимает нож для разделки мяса.
Когда Ник не двигается с места и только смотрит на нее, раздувая ноздри, она делает шаг вперед и размахивает ножом. Мама шипит что-то по-итальянски, настоящая болотная ведьма, произносящая проклятие.