Я, конечно, не думала, что миссис Блейр испытывала те же чувства, уже выходила с ним и настояла, чтобы он принял таблетки и сразу отправился в постель. Поэтому я решила, что я сама обязательно должна выйти и удостовериться, что все в порядке. Я накинула халат и спустилась вниз. В кабинете все еще горел свет, но я понадеялась, что Марвин слишком одурел от пьянства, чтобы услыхать, как я выхожу.
Она помолчала немного, задумчиво покусывая нижнюю губу.
— Я понимаю, это звучит так, как будто я чувствую вину за то, что вышла к Чарльзу. Я, правда, не… Это просто у Марвина ужасное воображение: раз или два до этого, когда он сильно напивался, он делал всякие намеки насчет того, что у меня красивый и мужественный молодой шофер и о том… о том, что Джон так намного старше меня. Поэтому я просто хотела избежать повторения чего-нибудь подобного и вышла через черный ход, не зная, что Марвин меня услышал.
Она снова замолчала, и ее язычок опять пробежал по губам.
— Я увидела свет в комнате Чарльза над гаражом, включила прожектор и вышла. Чарльз подошел к двери в пижаме и халате, когда я постучала. Он тут же снова лег под одеяло, а я присела на минуту, услышав, что он уже принял таблетки и ждет, когда они начнут действовать. Он хотел поговорить о мистере Шейне и о том, как он был страшно удивлен и не смог защититься, когда на него напали, а я пыталась заставить его понять, что все получилось правильно, потому что он благодаря своей бдительности защитил могилу бедной Дэффи. И вот, ее голос дрогнул,— вот тут все и случилось. Марвин вошел, шатаясь, и устроил ужасную сцену,— она опустила голову, на мгновение закрыв лицо руками, и Шейн вдруг подумал о том, что наблюдает один из превосходнейших образчиков актерской игры, какие ему только приходилось видеть на сцене либо в жизни. Он скосил глаз на Джентри и не был удивлен, прочитав выражение отеческого сострадания на топорном лице шефа полиции. Что ж, ведь Джентри не присутствовал вчера вечером при том, как она стояла напротив него и шептала: «Я тебя хочу, Майкл Шейн».
Она отняла руки от лица. Глаза ее были огромными, влажными и невинными.
— Он выкрикивал самые ужасные и непристойные обвинения, и я должна была встать между ним и постелью, чтобы помешать ему наброситься на Чарльза и тут же разорвать его на мелкие кусочки.
Она стала тихо всхлипывать и снова закрыла лицо руками.
— Мой собственный брат! Мне было так стыдно. И тогда я вдруг пришла в бешенство,— она подняла голову, глаза ее засверкали, она надменно выпрямилась.— Марвин не имел права даже и в мыслях допускать такое. Так я ему и сказала. Я грозилась выцарапать ему глаза, если он сейчас же не уберется, и он ушел, не извинившись и не признавая, что был неправ.
Она глубоко вздохнула.
— Ну, я не знала, что тут можно было сказать, только напомнила Чарльзу, что Марвин пьян и не отвечает за свои поступки. Через несколько минут я ушла, возвратилась в дом, легла спать и не видела Марвина до… до сегодняшнего утра, когда я… когда я вошла в его комнату…— она уронила голову и снова заплакала.
Очень серьезно и с симпатией Уилл Джентри сказал:
— Я понимаю, как это трудно, миссис Роджелл, но я хочу, чтобы вы рассказали мне точно, как это случилось и что вы обнаружили.
— Да… хорошо… Я проснулась около девяти часов, и единственное, о чем я могла думать, так это о том, что случилось накануне. Я была уверена, что когда Марвин протрезвеет, он поймет, как ужасно он поступил. Я пошла в его комнату, чтобы заставить его извиниться передо мной и перед Чарльзом. Я постучала, не услышала ответа и открыла дверь, думая, что он еще спит. Свет был включен и… он там лежал. На полу. И пузырек со стрихнином на столе. Я поняла, что он мертв. Я знала это еще до того, как опустилась на колени и дотронулась до его холодного тела. И я тогда оглянулась вокруг и увидела письмо, которое он написал и оставил на столе возле стакана.
Я прочла его уж не знаю сколько раз, пытаясь понять… понять, почему он покусился на свою жизнь. Тогда до меня дошло, как это выглядело… как это могло выглядеть для кого-нибудь постороннего… вроде… ну, вроде вас. Вроде полиции. Поэтому я схватила письмо и убежала в свою комнату.
Она содрогнулась от нахлынувших воспоминаний.
— Я знаю, я не должна была его трогать. Чарльз сказал, что надо оставить все вещи на своих местах. Но я была в отчаянии и не думала ни о чем, кроме одного: только бы никто не узнал, из-за чего мой брат лишил себя жизни. Из-за того, что ему было стыдно за сестру, из-за того, что он думал, будто я погибшая и распутная женщина, которая вступила в связь с другим мужчиной, когда моего мужа даже еще не успели предать земле.
Поэтому я позвонила Чарльзу по внутреннему телефону и сказала ему о случившемся. Он прибежал в дом, позвал миссис Блейр, и они пошли в комнату Марвина. Чарльз ужасно забеспокоился из-за того, что Марвин не оставил никакого предсмертного письма. Он сказал, что у полицейских обязательно появятся подозрения, если они не найдут письма, и что из-за обвинений Генриетты они могут подумать, будто я влила стрихнин в стакан Марвина.
Я даже не собиралась показывать ему письмо, пока он не заставил меня понять, насколько серьезно может обернуться дело. Тогда я прочла ему письмо и сказала, что разорву его и пусть лучше меня подозревают, чем обнаружится, что брат убил себя из-за моего позора. И я принялась рвать письмо перед Чарльзом, но он схватил его и оторвал верхнюю часть, а потом разжал мою руку и забрал вторую половину. Он сказал, что мы обязаны отдать обе части полиции.
И еще он сказал, что вы всегда храните в тайне содержание предсмертных писем и никогда не сообщаете их текста газетам, если это задевает живых, и я наконец согласилась. А вы ведь не будете разрешать печатать это письмо в газетах? Даже несмотря на то, что Марвин ошибается и я могу доказать, что ничего подобного между Чарльзом и мной не было, вы представляете, как газетчики это распишут. И каждый, кто читает газеты, поверил бы самому худшему. Люди всегда так поступают.
— Ну конечно, нет, мэм,— любезно заверил ее Джентри.— В подобных случаях мы не предоставляет репортерам никакой информации.
Он извлек из бокового кармана письмо Марвина, аккуратно склеенное скотчем, так что оба клочка точно совпали друг с другом.
— Теперь о первой части,— неторопливо сказал он.— Ваш рассказ и то, что сообщил Чарльз, казалось бы, все объясняют. Но что он хотел сказать вот этим: «Смерть не пугает меня» и этим: «Джон и Генриетта были старые и скупые и заслуживали смерти». Не означает ли это признания в том, что он убил вашего мужа и пытался отравить Генриетту?
— Я не имею понятия, что означают эти слова,— произнесла она со слезами.— Чарльз и я вместе читали и перечитывали это письмо, но оно кажется мне совершенно безумным. Я не в состоянии понять, что оно означает. Правда, не могу. Марвин не способен был никого убить. Он был совсем не такой. Он был… ну, он был слабый и ленивый, и пил слишком много. И он знал, что Джону не нравилось, что он тут болтается и клянчит у меня деньги, но Марвин никогда бы ничего такого не сделал. Кроме того, Джон умер от сердечного приступа. Я присутствовала при его кончине и видела, как все произошло. И доктор Ивенс сказал, что у него нет ни малейших сомнений относительно причины его смерти. Поэтому я просто не знаю, что Марвин имел в виду, написав эти слова. Он был пьян, разумеется, и страшно выбит из колеи тем, что он вообразил себе насчет Чарльза и меня.
— Я понимаю,— успокоил ее Джентри.— Поскольку мы коснулись этого предмета, давайте вернемся к смерти вашего мужа. Как я понимаю, мистер Пибоди был с ним наверху и закончил дела примерно без десяти двенадцать. Где были вы и Марвин?