– Направо, и потом еще раз направо.
– Выслушайте меня внимательно, – повернув, сказал Артем. – Не может быть, чтобы у вас ни с того, ни с сего еотребовали эти двадцать пять тысяч. Для того, чтобы требовать у человека деньги, нужно хоть что-то о нем знать.
– Да я же от зарплаты до зарплаты перебиваюсь! – плаксиво воскликнула Наташа. – Вы посмотрите, во что я одета!
– Уже посмотрел, – сообщил Артем. – Ничего, нормально одеты. Нелепо же красть ребенка у женщины заведомо небогатой!
– Нищей! – сердито поправила Наташа.
– Вероятно, у них была какая-то неправильная информация о вас, – тут Артем почувствовал, что женщина вся сжалась, но это было мгновенно, и он пожалел, что, занятый дорогой, не может пристально поглядеть ей в глаза. А когда он авершил поворот, она уже сидела потупившись. Что-то в этом было, не внушающее доверия.
– Они убкдились, что обмануты, и единственным способом замести следы было – уничтожить вас, – брякнул наобум Артем. – Причем вашими же руками. И я боюсь, что своим самоубийством вы все равно не помогли бы девочке… Тихо! – воскликнул Артем, потому что лицо Наташи исказилось, и она совсем было собралась зареветь в голос. – Потом слезы прольем, когда все хорошо кончится! Откуда могла взяться информация о вашем богатстве?
– Откуда я знаю!
Но этот крик отдавал ложью…
– Может, у вас есть богатые родственники? – начал Артем с другого конца. – Может, в это дело замешан ваш муж?
– Нет у меня никакого мужа…
– Развелись?
– Да мы и не регистрировались, – подумав, призналась она. – Вон Люська родилась, и ладно.
– Давно разошлись?
– Лет двенадцать, пожалуй.
– И вы все это время не видели его и не знаете, где он?
– Да что вы пристали с мужем?1 – возмутилась Наташа. – При чем тут он? В Сибирь его понесло! Может, давно там скопытился! А вы – муж, муж! Муж объелся груш!
Артем вытерпел и этот взрыв – лишь бы она убедилась, что он не хочет затевать склоку и намерен общаться мирно.
Наташа дернулась, когда чуть не проехали подворотню.
– Здесь, что ли? – догадался Артем.
– Здесь, налево, вот сюда…
Машина въехала во двор. Наташа посмотрела вверх.
– Темно, – сказала она. – И в комнате, и на кухне.
– Вы на каком этаже живете?
– На шестом.
Артем вздохнул – дом ему совершенно не понравился.
Это был один из тех домов, что и изначально-то предназначались для того, чтобы набить туда побольше жильцов. Тогда, в начале века, их так и называли «доходными». И если фасад этого мрачного здания еще был кое-как украшен лепниной – что при теперешней архитектурной нищете, как ни странно, стало казаться изяществом и роскошью, – то со двора оно производило жутковатое впечатление. Казалось все скромные способности архитектра целиком ушли на фасад. Во двор же выходило несколько подъездов черных лестниц, какие-то глухие башни с окошками величиной с кулак, какие-то разбитые окна, какие-то и вовсе заколоченные двери. Теперь, когда доходный дом поделили на еще более мелкие клетушки, для великого множества жильцов черная лестница стала единственной – и Артем содрогнулся, представив, что ему пришлось бы каждый день проходить через грязный двор, толкать заколодившую дверь, спотыкаться на оббитом пороге. Он испытал чувство облегчения, когда послушная машина легко вывернулась отсюда, шустро выползла задом на улицу и развернулась.
– А Игорь с Верашей не спят, – сообщила Наташа, опять поглядев вверх.
– Соседи?
– Ага. Ждут – вдруг обойдется. Игорь сказал – одно из двух, или действительно Люську увезли, или шутит кто-то. Шутники проклятые!
И тут Артем вспомнил, зачем он, собственно, тут оказался.
– Ну, лдно, – сказал он. – Благополучного финала пока не получается. А теперь сядем рядком, поговорим ладком. Я уверен, что вы все знаете… То есть, знаете ключ ко всей этой истории.
– Ничего я не знаю! – воскликнула в отчаянии женщина. – Если бы знала – я бы тут с вами сейчас не сидела.
– Знаете и сами об этом не подозреваете. Поймите, Наталья Александровна, наверняка было что-то такое, чему вы сами не придаете значения. А я по этой ниточке выйду на след!
– Да вы что, сыщик, что ли? – недоверчиво спросила она.
– Нет, конечно, не сыщик. Но просто никого другого рядом с вами не оказалось. Все сейчас зависит от того, удастся ли мне вас разговорить… Ведь, согласитесь, я не могу вас бросить в таком положении. А если вы все мне расскажете, как было, я попробую сообразить… Понимаете, вся надежда на то, что вы все-все расскажете, решительно все, без утайки…
Он опять стал колдовать, ворожить голосом, как тогда, когда утешал, гладил по плечу ее, рыдающую. Голос обволакивал, при другох обстоятельствах и убаюкал бы, но Наташу он вдруг стал раздражать.
– Перестаньте вы мурлыкать, Бога ради! – с надрывом воскликнула она. – Я и так вам все расскажу… если не поздно только…
– Не поздно, – усмехнулся Артем. – Они нашу удавленницу с дерева снимать не пойдут. Они потому и предложили вам такой странный вариант, чтобы следов не оставить. Она там спокойненько до утра повисит. А утром, уж извините, сам отцеплю. Это у меня не игрушка, а, можно сказать, орудие производства.
Он надеялся, что Наташа спросит – а что за производство такое, где не обойтись без тряпичной женщины в туфлях с блестками и перчатках на бесформенных руках, с раскрашенной физиономией и жестяными кольцами, пришитыми на манер серег туда, где должны быть уши. Ему нужно было несколько минут непринужденной беседы на постороннюю тему, чтобы немного успокоить Наташу, подготовить ее к долгому и трудному разговору. Артем знал, что вообще-то такие разговоры называются допросами, но со словом «допрос» у него ассоциировались совсем другие вещи – краткость вопросов, четкие формулировки ответов в листах протокола, деловитость, моментальное отсекание разного рода эмоций. Но он знал, что при таких условиях ничего от Наташи не добется, и более того – ему придется сейчас следить за каждым ее движением, за каждым взглядом, и любое вырвавшееся слово, может быть, неожиданное даже для нее самой, раскручивать, вытаскивать на свет Божий его истинный смысл.
Другого выхода у них сейчас не было. И помощи ждать было неоткуда.
Конечно же, Наташа не спросила про куклу. Она ушла в себя. Очевидно, просматривала внутренним зрением кинопленку с записью этих трех безумных дней, наивно пытаясь найти ключ сама.
– Ну, начнем, что ли? – спросил Артем. – Начнем с самого утра.
– Она днем ушла. А записку на следующий день принесли.
– Значит, с того утра, когда вы ее видели в последний раз… Да не смейте плакать! – прикрикнул он, видя, что слова «в последний раз» оказались неудачными и лицо Наташи скривилось. – Ваши слезы нам только помешают, ясно? Ну так что же это было за утро?
– Проснулись, встали, – справившись с собой, начала Наташа. – Позавтракали. Я на работу пошла, Люська – в техникум, на консультацию.
– Какой техникум?
– Легкой промышленности. Она поступать приехала.
– Приехала?
– Да. Она последнее время у моей мамы жила.
– Давно?
– Пару лет. Мама пожилая, Люська хозяйничала.
– Сколько маме-то?
– Шестьдесят восемь, но она болеет очень.
– Ясно. Кто с мамой-то остался?
И тут Артем заметил на лице Наташи недовольство.
– Сестрица приехала, – неохотно сказала Наташа. – То все дома сиднем сидела, а то вдруг объявилась!
Похоже, это была первая из всех возможных ниточек, за которые со временем можно было потянуть. Артем сделал в памяти отметинку.
– Приехала посидеть с мамой, пока Люся будет сдавать экзамены, так? – спросил он.
– Ну, так.
– А если Люся поступит в техникум? Ей же придется жить здесь? Или она поступает на заочное?