Где-то вдали, за поворотом дороги, затренькали вдруг копытца. Тихонечко так, будто дождь стучал по камням. А потом над самой землей поплыл волчий вой. Стая басила беззлобно, уверенно, ясно было: гонят зверя, не торопясь. И лишь один звонкий голосок скулил, плакал-захлебывался, будто потерявшийся щенок звал мамку. Кали в комок сжался, рот себе ладонью заткнул, но все равно подполз поближе, чтоб лучше видно было. Такое редко дважды в жизни увидеть удается.
Из-за поворота, едва касаясь копытами земли, вылетел белый олень. Над кончиками его рогов плясали язычки темного пламени. След в след неслись огромными прыжками шестеро рыжих волков. И замыкал эту вереницу молодой серый волк. На бегу он прихрамывал, оступался и повизгивал, тогда один из рыжих, не останавливаясь, клацал зубами и глухо рычал. Дикая Охота пронеслась мимо старых дубов, мимо ухоронки молодого колдуна и исчезла за поворотом. Кали перевел дух, но чудеса в эту ночь еще не кончились.
Ожили дубы. В сплетениях ветвей зашевелились темные фигуры, и Кали, в первое мгновенье оцепенев от ужаса, подумал: «Звезды! Погасшие звезды!», но потом разглядел — люди. Просто оказались поумнее его и, чем мерзнуть на земле, забрались на дерево. Они спрыгнули на землю, и Кали смог разглядеть их получше. Всего ночных бродяг было четверо, из них одна баба — Кали услышал, как хлопнула юбка, и увидел белые икры, когда она сигала с дерева. Все четверо встряхнулись и молча повернули в лес. Кали понял: шеламцы, лесные колдуны, больше некому. Выждал немного и заторопился следом, стараясь ступать без шума. Впрочем, это было нетрудно: колдуны пока шли по тропке. Последней шагала баба, белый ворот ее рубашки выбился из-под кофты и служил для Кали хорошим ориентиром.
Все так же в молчании добрались до маленькой поляны, наломали сушняка, споро развели костер. Кали пристроился за молодой елочкой и весь превратился в слух. Наконец один из шеламцев заговорил:
— Мне вот что любопытственно, кто же из Хардингов к Дикой Охоте присоединился, хоть их из столицы турнули?
— Я так думаю, Густ, из девок кто-нибудь. — Второй голос был молодой, звонкий. — Цельный год ждала, вот и не утерпела. Бес под юбкой защекотал.
— Тьфу на тебя, Кир! Ты про другое что-нибудь думать можешь?
— Где уж мне, горемыке! Только, помяни мое слово, девка это была — некому больше.
— А я помню, Клайм говорил, что молодой король от колдовства сильно обжегся. А волк-то серый нынче хромал!
— Закатай губу! Сидит твой король сейчас у магов на острове, в темном подвале, цепями железными прикованный.
— Да нельзя ему в железных цепях! Жжет оно его, железо-то!
— А уж это его беда. Льзя, нельзя — знай сиди!
— Хватит языками-то молоть! — прикрикнул третий — судя по голосу, самый старший. — Говорили вчера: кольцо нужно рвать. Так рвать будем или лясы тут до рассвета точить?
— Рвать, вестимо, Гис, рвать надо, — поспешно заговорил младший. — После указа королевского нам по крепостям жить нельзя, друзей опять же своих под топор подвести можно. Нельзя нам более кольцом стоять. Уходить надо. Взять каждому по куску Силы да и разбежаться.
— Как осенью дивы придут, крепостям без нашего кольца не выстоять будет, — возразил Гис.
— А им так и так не выстоять, — буркнул Густ. — Сам видел небось, как дивы белого оленя у Хардинга отбили. Не будет Королевству удачи нынешней осенью. А как из войны выпутываться, это пусть у Рагнара да у пердунов с Острова голова болит. Сами нам огненной смертью грозят, а мы их от дивов спасай?!
— Так ты тоже думаешь: рвать? — уточнил Гис.
— Рвать, ясное дело.
— А ты, Десс?
Женщина молча пожала плечами.
— Ладно, начнем, благословясь.
Шеламцы сели вокруг костра, вытянули перед собой раскрытые ладони и негромко запели. Кали подался вперед, чтобы уловить слова заклятия, но его ждало разочарование: это была всего лишь старая колыбельная, какую знала всякая баба в деревне:
Песня накатывалась ровно, как морской прибой, укачивала, затягивала, и на ладонях колдунов затеплилось, а потом стало разгораться, темнеть, наливаться силой кольцо бурого огня.
Потом песня переменилась, и языки пламени послушно вытянулись, заиграли в полную силу.