Миронов достал из кобуры пистолет. И сунул его сзади за ремень под куртку.
Они поехали в Одинцово. Где все когда-то начиналось. Адрес Миронов знал наизусть, точный адрес они «пробили» сразу, как только Феликс очутился в реанимации.
Коттеджный поселок бизнес-класса находился в стороне от Николиной Горы. Хорошее комфортабельное жилье без излишеств. Участки приличные. Ограда и охрана по периметру всей территории, а внутри – все без заборов. Цивилизованно.
Дом из красного кирпича стоял у самого леса – последний на улице. Соседние дома только еще строились. В других коттеджах двери были закрыты и виднелись таблички – «продается».
Из всех передач о нем Катя знала, что он всегда жил в Одинцове, но в этот новый коттеджный поселок они, видно, переехали совсем недавно. Мещерский спросил, готов ли Миронов к встрече с ним… Сама Катя не ощущала себя готовой. О нет! Все произошло так вдруг! Но и страха она не испытывала. Она ощущала лишь тупую боль в сердце. Отчаяние.
Почему так больно?
Так хочется, чтобы ничего этого не было никогда…
Почему ей сейчас хочется, чтобы все вернулось к началу… И лучше бы Динара, эта сплетница, умерла там, под колесами машины, и они бы не узнали того, что узнали…
Почему ей хочется этого?! Страшно в этом признаться, что она желает смерти человека, лишь бы только…
Почему она так боится услышать правду?!
Первое, что ее поразило в этом доме из красного кирпича, к которому они подъехали, включив полицейскую сирену, это забаррикадированная снаружи входная дверь.
Со стороны подъездной дороги – дверь с широким пандусом, как в клиниках. Снаружи к ней были придвинуты разные вещи, вытащенные на широкую веранду, окружавшую дом: садовая мебель, скамейки, стулья. Катя подумала, что эта баррикада должна препятствовать тем, кто попытается проникнуть в дом. Потому что и металлические рольставни на всех окнах нижнего этажа тоже были опущены.
Однако, ощутив этот запах… сильный запах бензина, она вдруг поняла, что входную дверь заложили так нелепо – снаружи именно для того, чтобы нельзя было выбраться изнутри дома.
Миронов вышел из машины и достал пистолет.
– Держаться за мной.
Он медленно пошел к дому по дорожке, оглядывая закрытые ставнями окна.
– Может, там никого нет? – спросил Мещерский.
Катя указала на…
Это была еще одна деталь, что поразила ее в этом месте. На углу дома, метрах в тридцати от него, стоял складной садовый стул. А на нем, прижатый камнем из альпийской горки, покоился плотный конверт.
Они осторожно приблизились к этому стулу. Миронов сбросил камень, забрал конверт, хотел сразу его вскрыть, но…
Катя снова указала вперед.
Отсюда, с угла, было отлично видно задний дворик-патио, выложенный плиткой, и тыльную часть дома с большими раздвижными стеклянными дверями. Распахнутые настежь, они словно приглашали, заманивали внутрь.
Они все так же медленно и осторожно начали огибать дом и приближаться к дверям.
И здесь тоже эта широкая веранда и пандус…
Запах бензина стал особенно сильным. И еще Катя ощутила запах горелого пластика – сначала едва заметный, но он тоже усиливался.
Вдруг что-то заскрипело.
На веранду медленно выкатилось инвалидное кресло. А в нем сидела та девочка, которую Катя когда-то видела на видеофайлах об открытии выставки в Музее Востока. Пятнадцатилетняя дочка Валентина Романова. Она сидела в своем кресле и смотрела на них. Катя заметила, что она вся мокрая, и одежда, и волосы ее промокли насквозь, вода ручьем стекала с нее на деревянный пол веранды.
Затем в дверях появился Валентин Романов. И встал за креслом дочери.
Встал так, что она закрывала его от них.
Миронов вскинул пистолет – он был в боевой стойке, держа его обеими руками. Он взял Романова на прицел.
– Отойди от нее!
Романов смотрел на них.
– Отойди от дочери!
Романов положил руки на ручки инвалидного кресла.
– Что, теперь ее взял живым щитом от нас? – крикнул Миронов хрипло. – Как те, в школе, да?!
Катя видела – Романов вроде безоружен. Но она не обманывалась на его счет. Этот человек способен на многое. Он это уже доказал… на великое… на страшное… на то, чем восхищаются… и на то, что невозможно простить.
– Закрываешься дочкой от нас? – снова крикнул Миронов. – Что же ты… вот так в конце измельчал, а?! Ты же не трус.
– И ты не трус, парень. Поэтому я и хотел говорить только с тобой обо всем об этом.
– Об убийствах? О том, как ты их всех убил, чтобы никто не узнал, кто ты… кто ты есть на самом деле?!