И обычным этот день для обычного мальчишки из Вельтмахта - южноамериканской колонии Рейха, - считался ровно до встречи с гером Гелуком Коннелом, ну, или лучше называть его мистер - ведь он грассландец.
- Тебе туда нельзя! - прохрипел мужчина, хватая мальчишку за плечо. Говорил он на вельтстком без южного акцента, будто учился языку в Европе - так изъяснялись только приезжие - слуху и умишки Харви тогда хватало, чтобы разобрать - кто местный, а кто - нет.
- Это я уже понял, - огрызнулся мелкий, завидев подле двухэтажного длинного дома с такой же длинной верандой, где они жили с матерью, целую вереницу полицаев. А от этих ребят - добра не жди! - поэтому он чуть смягчился, бегло изучая незнакомца, который его предупредил. Но только вот таким типам доверяться не следует, как учила его маменька и сама матушка-жизнь.
Огромный, патлатый и лохматый, в кожаном плаще и широкополой фетровой шляпе - он напоминал то ли бандита, грабящего золотоносные прииски, то ли святошу, проповедующего в самом средоточии греха и бедности. Про головорезов и священников мальчишка тоже наслышался всякого - с ними дружбы не сыщешь - одни продадут тебя на плантацию, другие - запихнут в какую-нибудь богадельню, что намного хуже работного дома и той же сахарной фермы.
Харви смутился, не найдя у мужика воротничок проповедника и символов веры.
“Следовательно, бандюган. Кажись, я попал в беду! Да и какова разница? - Эта мыслишка ему пришла на ум чуть позже. - Будь он святошкой - я тоже вляпался по уши один хрен”.
А мужик все держал его и держал - крепко, но лишь за рукав одежды, а не за плечо - из плоти, костей, крови и всего такого.
Мальчишка уж дернулся, отстранился несколько, когда ему показалось (А показалось ли?), что мужик его обнюхал.
- Не думаю, что от меня вкусно пахнет, гер, - произнес оборвыш, прекрасно понимая, что после игр и забегов наперегонки по бесконечной Аргентинштрассе с другими такими же детьми, предоставленными улице, вряд ли он благоухает лавандовым мылом, как пахло от чистюль - детишек торгашей, ростовщиков и прочих обогатившихся днесь золотоискателей, бывших беглых каторжников и деревенщин Старого Доброго Света.
- Точнее, попахивает, - Гер улыбнулся, - даже разит. Твоя мамаша совсем не следит за тобой, верно?
- Мамку мою не тронь!
- И не трону, ибо поздно уже.
- Что?
- Сам погляди. - Мужик до этого не выпускал сорванца, опасаясь, что тот улизнет, теперь убрал ручища в карманы, привалился спиной на столбик, будто бы наблюдал спектакль томной суки-жизни.
Полицаи тащили тело со второго этажа, использовав в качестве носилок окровавленное лоскутное одеяло (следы на нем - бурые, темные - напоминали ржавчину) - его Харви сразу узнал, как и спутанные волосы, ее изящные, а теперь безжизненно болтающиеся ступни.
- Нет больше твоей мамки, - сухо подметил незнакомец. - А у тебя - нет больше дома. Тебе туда нельзя.
- А ты кто такой вообще? - Мальчишка пока не осмыслил увиденное, поэтому еще не хлюпал носом и не размазывал слезы. Он тупо таращился на то, как мужчины в форме волокут его мать и бросают сверток в повозку, как соседи прикрывают рот и нос ладонями, напрочь протрезвев от увиденного, кто-то гонит детей в квартирки, чтоб их потом не терзали кошмары, а старший полицай опрашивает свидетелей.
“А если бы я остался этой ночью дома… То и меня бы… То…”
Совершенно случайно Харви вчера не вернулся вечером, околачиваясь со Шлампе Дженни и другими беспризорниками.
Он сглотнул.
- Шумиха почти базарная, - подытожил гер в шляпе и плаще. - А нам надо валить, пока кто-то из соседей тебя не завидел. В приют тебе никак нельзя, соплежуй.
- Никакой я не соплежуй. А вот ты еще кто такой, чтоб так меня называть? - оторопело прошептал оборванец, вновь повторяя свой вопрос, оставшийся без ответа. На мужика он не глядел, бежать за удаляющейся повозкой не решился - момент упущен, хоть он и быстро бегает, уже не поспеть. Да и гер его в два счета догонит, еще повалит на дорогу и задаст трепку.
- Отец твой, тупица, - рявкнул мужик. - А теперь пошли отсюда.
- Отец? - недоверчиво промямлил он. - Где ты все это время пропадал? - Теперь-то мальчик принялся изучать незнакомца тщательно - каждую заплату на его одежде, черточку лица, сильные и грубые кисти, испещренные руслами вен, отросшие округлые ногти с грязью под ними и тяжелые башмаки.
- Позже поговорим. Ты есть хочешь поди?
Живот предательски заурчал. Жрать Харви хотелось, хоть теперь его голодный желудишко выворачивало от увиденного и услышанного. Или же все это лишь чувство голода? Нет, не только оно. Его мать мертва, убита, а вот объявился отец. Это просто ужас и блеск! Блестящий ужас или ужасающий блеск. Разве такое возможно? Скажи кому из ребят - ни за что не поверят.