— Хорошо, — безбровое лицо полковника оставалось непроницаемым. — Тогда слушайте меня, капитан, и не перебивайте. Ваша супруга Анастасия жар Пяйвенен жива и здорова…
Сердце Сомова радостно вздрогнуло.
— … В настоящее время она находится под защитой. Нам пришлось сымитировать её гибель, чтобы отвести от неё угрозу реального физического устранения. Всего я вам рассказать не могу, но скажу так — в наших рядах выявлена группа высокопоставленных сотрудников, которые затевают силовую смену действующего режима власти.
Сомов бросил настороженный взгляд на генерала.
Едва приметным кивком Бурцев подтвердил слова безопасника.
— Отец Анастасии Игоревны, — продолжал полковник бесцветным голосом, — в своё время сотрудничал с нами по этому делу. Собственно, во многом благодаря именно ему и удалось выявить группу предателей. И у нас есть все основания подозревать, что его смерть была не случайной.
Вспомнились те стихотворные строки, что процитировал Игорь Николаевич в их последнюю встречу: «Но вас, Иуды, вас, предатели, я ненавижу больше всех!»
— Его убили?
— Я просил не перебивать.
— Извините.
— Скажите, Анастасия Игоревна обсуждала с вами смерть отца?
— Нет. Она очень переживала, но…
— Тем не менее, как выяснилось, те, кто причастен к гибели генерала Пяйвенена, уверены, что Анастасия Игоревна представляет для них угрозу. Мы вскрыли ещё не всю группу, поэтому сейчас начинать аресты было бы опрометчиво. Но нам удалось узнать, что на вашу супругу готовится покушение. Поэтому в самый последний момент мы вывели Анастасию Игоревну из-под удара. Пригласили её на встречу, пообещав утрясти вопрос с вашими, хм, карьерными проблемами…
— Я могу её увидеть?
— Не перебивайте же! — полковник впервые повысил голос. — Нет! Вы не можете с ней видеться! Она в месте, о котором знают всего несколько человек. Это для её же безопасности. Наши враги поверили в её гибель, как и вы. Вы же поверили в смерть Анастасии Игоревны?
— Да, — соврал Сомов.
— За тобой, Саша, тоже, по всей видимости, следят, — вмешался в разговор генерал. — Так что постарайся ничем не выдать себя. Смена настроения, она, знаешь ли, бросается в глаза не хуже чирья на лбу. Будь осторожен.
— Я буду, — пообещал Сомов. — Спасибо вам!
— А я, Сомов, не для тебя это сделал. Так что можешь не благодарить. — Бурцев смотрел с усмешкой. — Я же знаю, какая ты докука. Мог всё испортить. Начать, к примеру, своё расследование, хоть я и запретил. А? Скажи, что не так? Мне архивариус уже доложил о твоём визите. А мы же договаривались…
В голосе генерала обозначился упрёк.
Оправдываться Сомов не стал.
— Спутал бы нам все карты. Так что я о деле радею, а вовсе не о твоей погрязшей в унынии душе. Понятно тебе?
— Так точно!
Безопасник тем временем полез во внутренний карман своего пиджака и выудил оттуда крохотный белый прямоугольник. Он молча положил его на журнальный столик и с ледяным безразличием посмотрел на Сомова.
— Это вам. Прочтите, а после я уничтожу записку.
Сомов поспешно схватил листок. Сердце колотилось где-то под самым горлом, мешая вздохнуть и сосредоточиться.
«Сомик! Прости меня, пожалуйста, за внезапное исчезновение, так было нужно…»
Это был её почерк! И наклон… И подпись под текстом, размашистая, с частыми-частыми, как кружева, завитушками, тоже, вне всяких сомнений, была Настина!
Он впился глазами в блокнотный лист.
«…А нашу годовщину мы обязательно отметим, когда я вернусь. Со мной всё в порядке, не беспокойся. Ищи своего монстра и жди меня. Я тебя люблю.
И всё сразу ушло. Осыпалось, порвалось, растворилось. Все эти незримые цепи, гири, клешни, тиски — всё, что столько дней сдавливало грудь, сжимало сердце, мешало дышать, слышать, видеть, ощущать. Всё ушло.
— А вы не знаете, это надолго? — дрогнувшим голосом спросил он.
— Не могу сказать, — ответил безопасник. — Верните записку.
Он протянул худую бледную руку.
— А нельзя мне… — голос перестал слушаться его. — Нельзя мне оставить записку себе?
На безбровом лице проступила гримаса презрения.
— Как вы думаете, — медленно проговорил полковник, — что случится, если эта записка попадёт не в те руки? Вам ещё нужны какие-то объяснения?