Они оба вздрогнули, и их поцелуй угас, так и не разгоревшись.
— Хозяйка приехала, — Чита грустно улыбнулась и, мягко отстранив Славку, встала. — Мне надо собираться.
Горечь и тоска…
— Пойдёшь туда?
Славка тоже поднялся.
— Мне надо в душ, — ответила она. — Во флигеле смеситель сломался, а Михаил всё никак не заменит.
— Угу, — кивнул он и посторонился, пропуская её.
Потом он слушал, как она моется, и старался ничего такого себе не представлять, но всё равно представлял и злился за это на себя и белых обезьян. И продолжал слушать, сидя за пустым столом в полутёмной комнате. Наконец вода смолкла, дверь открылась. Чита-конфетка, Чита-шоколадка в обёртке из махрового полотенца прошлёпала к шкафу, открыла скрипучую створку, обернулась через плечо.
— Я переодеваюсь.
— Ага, — он развернулся вместе с табуреткой.
Зашуршала ткань. Потом за его спиной послышались шаги босых ног.
— Я всё.
— Хорошо, — сказал он, оставаясь сидеть к ней спиной.
— Что-то будет, — вздохнула она и тут же, словно отгоняя тяжёлые мысли, воскликнула: — А поёшь ты страсть как здорово!
Он повернулся.
На ней был зелёный сарафан. Короткий. Атласный. И всё та же белая блузка. Или не та же, но точно такая же, сводящая с ума своей полупрозрачностью.
— Что будет? — спросил он, разглядывая её стройные ноги.
Она закусила губу и отвернулась.
— Хозяйка сказала, что у неё для меня большой суприз.
— Сюрприз, — поправил он.
— Ага, суприз.
— Это хорошо?
Она мотнула головой:
— Не люблю супризов. Особенно больших.
— Почему?
— Для меня она не станет ничего делать. Значит, надумала, как развлечь себя и своих друзей.
В руке у Читы что-то белело. Какие-то длинные тряпки. Славка пригляделся и понял, что это ажурные чулки.
— Им скучно, — сказал он, представляя, как белые чулки будут смотреться на её смуглых ногах. — У них всё есть, они всё могут. Это скучно — когда нечего хотеть.
— Они хотят, — Чита села на кровать, — чтоб им было весело.
— Я и говорю, им скучно.
Когда она подтянула к груди колено, чтобы натянуть чулок, Славка заметил, что под сарафаном на ней ничего нет. Жаркая волна пробежала вверх по спине, взорвалась в голове и затлела на кончиках ушей. Он поспешно отвернулся и даже закрыл глаза, но от этого всё только что увиденное никуда не исчезло, а наоборот, только ярче проявилось. И ещё та фигурка из Аркашиного ящичка тоже перед глазами возникла. И всё это наложилось друг на друга, соединилось вместе, и в голове совсем всё поплыло.
Чита, сунув ноги в маленькие алые сапожки, едва прикрывающие лодыжки, поднялась с кровати, притопнула каблучком и оправила подол сарафана.
— Ладно. Пошла я.
— Чит, — потухшим голосом позвал он, когда она уже была у выхода. — Там парней много?
Вопрос как признание. И она всё поняла. И, кажется, поняла уже не сегодня, а намного раньше. Может быть, даже в самую первую их встречу.
— Знаешь, как я делаю? — сказала она, не оборачиваясь. — Я представляю себе, что всё это не со мной. Всё, что не нравится. Так сильно проще. Словно со стороны глядишь. Попробуй.
— А если больно?
— Какая разница. Это ведь не мне больно.
Дверь захлопнулась.
Дядёк появился только час спустя и сообщил, что, пока хозяйка будет «гулянки гулять», на работу велено не выходить, а сидеть тихо и не высовываться.
Ночью ему приснилось, что он катится на санках по бесконечному склону огромной горы. Редкие пушистые ёлочки мелькают справа и слева, вокруг залитый солнцем, слепящий глаза снежный простор. Ему радостно и легко. А потом он замечает впереди чёрный провал пропасти. Расщелина приближается, ширится, как гигантская каменная пасть, готовая проглотить его навсегда. Славка хочет соскочить с санок — время ещё есть. Он пытается завалиться набок, но тело не слушается, оно будто вросло в деревянные салазки. Ужас пронизывает всё его существо. А пропасть всё ближе. Уже видна её нескончаемая глубина, из которой веет смертным холодом. Но вдруг Славка понимает, что это всего лишь сон. Всё это происходит не с ним, не взаправду. И он тут же успокаивается. Вместо страха приходит облегчение, пропасть превращается в реку, покрытую прозрачным тёмным льдом. Он выкатывается на этот лёд смеясь. И уже не видно гор, а река — не река, а бескрайнее заледеневшее озеро. Санки катят всё медленнее и, в конце концов, останавливаются. Он осматривается по сторонам. Берегов не видно. Он совсем один посреди ледяного безмолвия. Всё кончилось, с облегчением думает он. Но тут лёд начинает стонать и трещать, певучие белые полосы разбегаются во все стороны. Их всё больше и больше. Он чувствует, как движется, качается под ним совсем ещё недавно надёжная твердь. И даже знание того, что это только сон, не спасает от новой волны ужаса. Со страшным грохотом ломается лёд. Не только под ним, но от края до края — везде. Время во сне не подчиняется законам реальности, и через мгновение он остаётся на крохотной льдине посреди бушующего чёрного варева. Льдина пляшет на волнах, и его санки елозят по ней, грозя соскользнуть в пучину. Но не это самое страшное — он замечает, что там, в глубине, что-то движется. Что-то огромное и ещё более тёмное, чем холодная разгневанная вода. Это что-то, этот кто-то жаждет убить его — Славка точно знает это. В какой-то момент тёмный гость исчезает. Но он не ушёл — нырнул глубже, чтобы разогнаться. Славка смотрит в воду и видит, как стремительно она темнеет прямо под ним. Чудовищный удар подбрасывает его и выкидывает из санок и сна.