Сон потом долго ещё не отпускал. Стоило закрыть глаза, и Славка снова оказывался на той непрочной льдине, чувствовал ледяное дыхание большой воды и смертельную угрозу, исходящую от тёмного подводного гостя.
Дядёк заметил его маяту:
— Чего бледный, как мельник? Не бойся, не съест она тебя.
— Кто? — удивился проницательности Дядька Славка.
— Вероника Егоровна, кто ж ещё?
— А, это… Да нет, сон дурной увидал.
— Один видел во сне кисель, так не было ложки; лег спать с ложкой — не видал киселя.
— Чего? — растерялся Славка.
Но от Дядька разве чего вразумительного добьёшься?
Маяться без дела ещё сложней, чем работать без души. Работа, какая бы она ни была, придаёт смысл даже самому убогому и незначительному существованию, безделье же только усиливает эту незначительность. Весь день Славка сам придумывал себе занятия: намыл полы, закинул в стиральную машину постельное бельё, отдраил от копоти кастрюли и миски, расправился с паутиной, наросшей в углах потолка, начистил и наварил к обеду столько картошки, что хватило бы на десятерых. А пустой день всё не кончался.
Дядёк помогал, чем мог, но больше разговорами, нежели делом. Славка сперва слушал и даже отвечал на вопросы старика, а потом понял, что Дядёк и без него хорошо справляется и замолчал. Стал о своём думать: о Чите и её поцелуе, о хозяйке и Егоре Петровиче свет Стахнове, об отце, зиме и своём неясном будущем.
После ужина Дядёк, как всегда, ушёл молиться в часовенку на берегу пруда-иллюминатора. Но не успел Славка облегчённо вздохнуть — хоть какой-то отдых от стариковской болтовни — как в комнату ввалился Аркаша, обряженный в ярко-красную в крупный белый горох рубаху, подпоясанную зелёным кушаком с кистями. Серые шаровары заправлены в чёрные юфтевые сапоги. Волосы Аркаши, обычно взъерошенные, были аккуратно зачёсаны на пробор и блестели от обилия геля.
Белобрысый бросил на кровать пухлый целлофановый пакет и картонную коробку, процокал коваными каблуками до бака с водой, зачерпнул полную кружку и залпом выпил. Затем, утерев рукавом губы, обернулся к Славке и пробубнил:
— Переодевайся. Вон, я тебе принёс.
— Ты на клубнику похож, — не обратил внимания на «подарки» Славка.
— А ты будешь на котлету похож, если сейчас не переоденешься, — зло буркнул Аркаша.
Славка вытряхнул содержимое пакета на кровать. Там оказались тёмно-синие, в тонкую полоску штаны, рубаха с широким красным узором вышивки по груди, рукавам и подолу, тканый пояс с тяжёлыми кистями и атласный картуз с искусственной гвоздикой на околыше. В коробке обнаружились совершенно новые сафьяновые сапоги с загнутыми мысками.
— Чо за маскарад? — растерялся Славка.
— Одёжка, ослеп? Напяливай, давай!
— Да зачем?!
— За шкафом! Хозяйка велела…
Сердце ухнуло вниз. Если чего и страшило Славку, то это личная встреча с хозяйкой, от которой ожидать можно было чего угодно.
— Зачем? — глупо повторил он, вертя в руках неплохой по выделке сапог.
— Чего заладил-то? Заело?
Белобрысый снова наполнил кружку и снова выдул её в несколько больших жадных глотков. Выдохнул шумно и посмотрел на Славку. Во взгляде злость и обида — былой бесшабашной весёлости и следа нет.
— Давай, шевелись! Ждут нас!
Славка нехотя начал переодеваться.
— Ладно тебе, скажи уже, — почти взмолился он, обматываясь кушаком.
Губы Аркаши растянулись в злорадной улыбке:
— Сам щас всё узнаешь! — и вдруг каким-то потерянным и уставшим голосом добавил: — А ладно… Женить она тебя хочет. Свадьба сейчас будет.