Тот новогодний вечер подарил ему не только признание школы, когда вдруг оказалось, что он многим интересен. Особенно девчонкам. В тот день Милка, поймавшая-таки его призывный взгляд со сцены, протиснулась к нему во время танцев, отбиваясь от навязчивых приглашений, и сказала: «Красивые у тебя песни. Неужели ты их сам сочинил?» И несколько самых прекрасных в его жизни минут они танцевали и общались. И вся прежняя робость ушла. И он был именно таким, каким раньше себя только придумывал: раскрепощённым, остроумным, спокойным — ладным.
В тот новогодний вечер Мими, прощаясь, дала ему свой электронный адрес — высшее свидетельство благосклонности. На следующий день он сочинил для неё новую песню. Почти все его прежние песни тоже были для неё. Но эта была особенной. Эта была написана уже не тем предновогодним Славкой, а новым, переродившимся, тем самым, который стоял в украшенном мишурой и бумажными снежинками актовом зале школы и ничего не боялся.
Он записал эту песню через дешёвенький микрофон «Тембр-Псков». Добавил при помощи нехитрой программы некое подобие ударных и парочку простых эффектов и отправил ей. Но больше она никогда не заговаривала с ним. И, возможно, всё бы ещё изменилось. Но погиб отец. Славка стал «белым». И так и не узнал, понравилась ли его песня Милке или нет.
Та песня называлась: «Хочется тебе сказать…»
Чита танцевала.
Крутила бёдрами, изгибалась, таяла Снегурочкой над костром, воскресала птицей-Фениксом, текла рекой. А Славка стоял, будто закованный в броню. Смотрел, но не видел. И не чувствовал ничего, кроме пустоты.
Ермак пел ЕГО песню.
Нежными и такими знакомыми переливами струилась из портативных колонок серенада. Слово в слово, аккорд в аккорд.
Танцевала Чита-невольница. Покачивались в такт музыке на своих золочёных стульях совсем захмелевшие гости. Кривил губы Аркаша. Храпел, как трактор, толстяк-младенец на садовых качелях. Не отрывал медового взгляда от Читы великан Михаил. Упорхнуло белой чайкой в сторону «свадебное платье», вспыхнуло под светом фонаря медное тело. Только белые чулки на Чите и остались.
Она подошла ближе, прикрывая одной рукой грудь, другой — низ живота. Поводила под музыку матово-блестящими от пота плечами, подняла руки вверх, раскрывая все свои тайны. Ещё ближе подшагнула.
— Слава, — позвала тихо-тихо.
Подошла вплотную. Твёрдые соски коснулись его обнажённой груди.
— Что с тобой? — спросила шёпотом.
В глазах мольба.
— Эту песню я сочинил, — ответил он. — Ещё в школе.
Она посмотрела недоверчиво и удивлённо.
— Это самая красивая песня, которую я слышала.
Он через силу улыбнулся.
— И я красивая, — шепнула Чита. — Посмотри на меня.
Она отошла на два шага. Повернулась спиной, глянула через плечо. Нагнулась резко, ударив волосами по траве, показывая ему всё самое сокровенное. Пальчиками провела, потом раздвинула.
Славку как кипятком окатили.
— О-о-о-о! — заметила перемены Яна. — Смотрите-ка! Оживает!
По «зрительному залу» прокатился одобрительный гул. Ника злорадно улыбалась.
— Давай, Читка! — сказала она в бокал, как в микрофон. — Поддай жару!
Потом обернулась к Михаилу, что-то коротко ему приказала. Воевода кивнул и ушёл в сторону Дворца.
Чита танцевала.
Славка смотрел.
Он уже не сдерживал свой нутряной огонь, не слышал украденной песни. Ласкал взглядом гибкое тело Читы, как полной ложкой хлебал. И не мог нахлебаться.
Она вновь повернулась к нему лицом. Улыбнулась кротко-радостно, поблагодарила взглядом. Облизала кончики пальцев, прихватила себя за соски, оттянула немного, потом крепко сжала грудь, вытянула руки, прогнулась в спине и встала на «мостик».
— Бинго-о-о! — захлопала Яна. — Работает пиписька!
И снова обезьяний хохот разлетелся по округе стаей летучих мышей.
Прозвучал последний аккорд и песня кончилась. Сразу стало слышно, как потрескивают в костре затухающие головни, как тяжело дышит, поднимаясь с земли, Чита. Дышит и смотрит на восставший Славкин уд.
— Прошу внимания! — одной рукой Ника держалась за высокую спинку, другой, как факел, держала над головой бокал. — Это ещё не всё, уважаемые дамы и господа!
Она сделала большой глоток, покачнулась, едва не потеряв равновесие, шикнула на подбежавшего к ней на помощь Аркашу и снова выпрямилась.
Гости внимали ей с благостными разомлевшими лицами.