Несколько раз Славка порывался начать разговор, набирал воздуха и проглатывал. Да и о чём говорить?
Чита, обычно лёгкая на разговоры, тоже молчала.
— Тебе здесь нравится? — наконец, справившись с собой, спросил он.
Девушка остановилась и посмотрела на него, сощурив один глаз и наклонив голову набок.
— А как ты думаешь, чем я здесь занимаюсь? — в свою очередь поинтересовалась она.
— Не знаю, — замялся он. — В комнатах убираешься?
— Да. А ещё?
— Поручения хозяйки исполняешь?
— Поручения? — она смешно сложила губы трубочкой. — Можно и так сказать. А какие поручения?
Отчего-то эта викторина не казалась Славке забавной.
— Ну, чаю подать или кофе… Или чего там ещё? Короче, подай-принеси.
— И это тоже, — согласилась Чита. — А ещё? Самая главная моя работа, знаешь, какая?
Чувство неловкости, которое в начале разговора было лишь едва ощутимым, теперь накрыло Славку с головой. Он вспомнил найденные в парке трусики и использованный презерватив.
— Лучше сама расскажи, — краснея от пришедшей догадки, предложил он.
— Ой, а чего покраснел?! — Чита сложила ладони в умильно-молитвенном жесте.
— Слушай, пойдём уже.
Но Чита не особо торопилась.
— Я родилась бинтом. Жила с матерью в резервации под Тосно. Отца не видела никогда. А как мне исполнилось шестнадцать, пошла на «биту», и мне тут же предложили «очень хорошую» работу от Минздрава. Догадываешься, какую?
Он догадался.
Минздрав курирует все лупанарии в стране. Церковь хоть и считает блуд грехом, но к домам холостяка никаких претензий не имеет. Во-первых, блудницы там все сплошь из «белых», а значит, все некрещёные или от церкви «отлупленные». В чём тут грех? Ну, а те, кто ходит туда — крещёные неженатые мужчины, «синие» и «красные» — им сие прощается за особый «срамной налог», что взымается с каждого посещения в церковную казну. Любой полноправный неженатый мужчина старше двадцати одного года имеет право два раза в месяц посетить такой бордель бесплатно. Если он приходит чаще, то с его счёта снимаются деньги. Очень многие приходят чаще.
Все работницы получают фиксированную оплату — «белый минимум» плюс «ударные» за перевыполнение дневной нормы. Вдобавок им полагаются постоянное медицинское обследование, бесплатное лечение, открытая городская виза. Не так уж и плохо для «бинтов».
— Так что в своей жизни я ничего и не видела, кроме… — невесёлый смешок соскочил с её губ. — И здесь… Здесь мне гораздо лучше. Чище, красивее. Не так много, не так часто. Понимаешь?
Он всё понимал.
Ему так и не довелось быть с женщиной. Не случилось, хотя возможностей для этого было предостаточно. В интернате были девчонки, без всякого стыда предлагавшие себя за сигареты, какую-нибудь понравившуюся шмотку или просто так. Он брезговал. В артели мужчинам тоже не составляло труда разнообразить свой досуг — в сортировочных цехах работали одни женщины, да и на упаковке мужиков почти не было. А «белые» женщины с юных лет учатся воспринимать своё тело как средство, а вовсе не как храм. Но дело не всегда в одних только возможностях. Славка считал, что просто переспать с женщиной и впервые возлечь с любимой — это не одно и то же. Для «просто» ему хватало и собственной руки, а единственная его любовь осталась где-то за толстыми стенами прошлого.
И теперь перед ним стояла девушка, которая, в отличие от него, имела такой богатый опыт «просто переспать», что и подумать было страшно. А он… Он всё равно хотел быть с ней. Потому что под ороговевшей патиной всех этих «отношений» он видел тот самый свет, о котором недавно говорил Дядёк. И этот свет притягивал его, хоть и больно обжигал.
Горечь и тоска…
— Давай считать, что мы всё выяснили? — через силу улыбнулся он.
— Так это ты спросил.
— А ты ответила.
— Что, не понравилось? — она сделала небольшой шажок, чтобы заглянуть ему в лицо. — Теперь будешь меня сторониться?
— Не буду.
— Не буду, — передразнила она. — Так не будь! Я тебе нравлюсь?
Славкины уши вспыхнули, щёки обдало горячим. Совсем не об этом он хотел с ней поговорить.
— Эй! — не унималась Чита. — Ну, ответь хоть чего.
— Нравишься, — через силу выдавил Славка, глядя в сторону. — Пойдём уже.
И они снова неторопливо пошли через лужайку.
Скоро дорожка вывела их к роще с молодыми неокрепшими дубками и клёнами, среди которых притаилась странная почти игрушечная деревенька.
Небольшие одинаковые новёхонькие рубленые избушки-теремки образовывали что-то вроде лесной улицы. Всего избушек было десять, пять с одной стороны выложенной тёсаной брусчаткой дороги и столько же с другой. Каждый домик был обнесён изгородью из сплетённых между собой веток и прутьев. Кое-где на прутья были насажены глиняные горшки. В конце улицы стояла деревянная часовенка, за которой сверкал идеально круглый, как корабельный иллюминатор, пруд с крошечной банькой у самой воды. Всё здесь выглядело будто декорация к русской народной сказке. В том числе и Чита в своём сарафане, и он в вышитой косоворотке.