Обыграв всех, кого только можно, Фёдор ещё некоторое время поиграл сам с собой, но это ему быстро наскучило. Оглянувшись по сторонам, он обнаружил, что остался в предбаннике совершенно один: весь народ сидел либо в парилке, либо, уже выйдя из неё, пил пиво и смотрел телевизор в комнате отдыха. Оскорблённый в своих лучших компанейских чувствах, Сивцов зарычал и, срывая и разбрасывая по всему пути своего следования одежду, огромными прыжками помчался в парную.
— Ага! — азартно выкрикнул он, рывком распахнув дверь в жарко натопленное помещение, немало перепугав его временных обитателей. — Спрятаться от меня хотели? — с этими словами Фёдор полез на полок. От Сивцова, конечно, многие хотели бы куда-нибудь спрятаться, однако, вслух эту крамольную мысль не произнёс ни один из принимающих банные процедуры.
В парилке стоял приятный хлебный запах и полумрак, который усиливался от того, что было большое количество пара. Однако Фёдору показалось, что пару не хватает и он, ворча что-то вроде «Сидите тут, мёрзнете», с кряхтением слез с полка, набрал в красивый медный ковш с деревянной ручкой кипятка и, не раздумывая, выплеснул его на каменку.
Когда струя ударившего от камней пара коснулась Сивцова, он заорал, как будто его резали, и выскочил из парилки, оставив входную дверь открытой настежь. Оставшиеся внутри переглянулись, после чего Грабля поднялся и аккуратно закрыл оставленную беглецом дыру, в которую уходило тепло.
Примерно с минуту внутри ничего не происходило: все молча потели дальше. Затем дверь резко распахнулась и на пороге, в клубах пара, вновь показался Фёдор. С радостным криком «Ага!» он забежал внутрь, схватил ковш и снова плеснул на камни. На этот раз он ловко увернулся от взметнувшейся вверх и вбок горячей струи и, хохоча, выбежал вон, не забыв оставить открытой дверь. Грабля вздохнул, поднялся со своего места и прикрыл её ещё раз. Все понимали, что Быня просто шутит.
— Грабля, подкрути там каменку, чтоб посильней жарила, — попросил из тумана кто-то, сидящий на полке.
Грабля подошёл к агрегату как раз в тот момент, когда в дверь опять ворвался Сивцов. С не отличавшимся новизной боевым кличем «Ага!» Фёдор от души зачерпнул в ковш кипятка и плесканул его на камни. Но из тумана, вместо ожидаемого шутником шипения пара, раздался протяжный вопль ошпаренного Грабли.
— Извините, я вас не видел, — пробормотал через пару секунд Сивцов, присев от акустического удара. — Вы кто?
Грабля, не отвечая, лишь выл на одной ноте, пытаясь забиться от мучителя куда-то под полок.
— Это вы, Грабля? — догадался, наконец, Фёдор. — Извините, пожалуйста, я вас не видел.
Вежливый Сивцов был во много раз страшнее Сивцова стреляющего, поэтому в парилке воцарилась зловещая тишина. Фёдор, не дождавшись из тумана ни единого звука, пожал плечами и вышел.
Из бани они шли вдвоём с Туристом — остальные, видимо, опасались невозмутимого убийцу Быню, которому человека завалить, что муху прихлопнуть — так, забава.
— А кстати, Турист, — спросил у своего спутника Фёдор, — как там Мальборо?
— Плохо Мальборо, — нахмурился Турист. — Бредит всё время. Говорит, что ты посланник сатаны и надо тебя немедленно убить, а для верности, чтоб не ожил, проткнуть осиновым колом. Во как.
— Это он, наверное, потому так говорит, — предположил Сивцов, — что сам об осину стукнулся. Вот он и бредит: осина, мол, осина… Его в больницу надо.
— Да здесь уж впору больницу открывать, — тяжело вздохнул Турист. — Один коньяк без перерыва жрёт и плачет, второй — с сатаной бороться собрался, когда у самого ни одного целого ребра нет, а третий вообще, — он вновь вздохнул. — Вся спина обварена, а тоже куда-то бежать намылился… Кислый, опять же — ободрал всю рожу, когда ты его с лестницы спустил, и башку стряс, кажется. Ладно, пойдём спать, Быня, утро вечера мудренее…
— Спокойной ночи, — вежливо попрощался Фёдор.
Почему-то он не испытывал абсолютно никакого душевного дискомфорта из-за того, что не вышел сегодня на работу.
Он бодро засвистел «Генералов песчаных карьеров» и пошёл спать.
Сивцову понравилось прогуливать.
Тёмная лошадка
Захар Игнатьевич Трофимкин закрыл глаза и прислушался к собственным ощущениям. Нельзя сказать, что они его порадовали, но, в то же время — чего ещё можно ожидать в шестьдесят два года после шести часов, проведённых в воздухе? Конечно, невероятной усталости. Ну ничего, через полчаса приземлимся. Потом, правда, ещё час на вертолёте и примерно столько же на машине, но это уже несущественно. Можно сказать, мелочи жизни.