— Разве можно было в конце 20-го года управлять этим сумасшедшим бароном?
— Кого он слушал, этот Унгерн? Только себя.
— Кому подчинялся барон? Только своему помутившемуся воображению несостоявшегося самодержца пустыни...
— А кто его понимал в той степной войне вокруг Урги? Его даже японцы не понимали. Не только я...
Другая часть исследователей считает, что дирижировали белым бароном именно японцы. И, разумеется, их разведка. Таково было мнение официальной советской историографии. Ещё бы — белый генерал и самураи-милитаристы, размахивающие мечами у дальневосточных границ РСФСР. Что ж, в этом кроется известная доля исторической правды. Но не вся.
В дивизионном штабе у барона «проживал» японский капитан Судзуки. Он исполнял одновременно две должности. Официально значился командиром отдельной «японской сотни» и военным советником по совместительству. Неофициально — представлял разведку императорской армии. Вернее — разведку Генерального штаба империи на островах.
Монголии капитан Судзуки долго «не продержался». Барон его просто выгнал из дивизии за неумелые назойливые советы по военным делам. Японскому разведчику пришлось спешно убыть из Халхи в Маньчжурию.
Там достаточно опытный специалист «плаща и кинжала» не потерялся. Его начальники поспешили представить капитана Судзуки самому маньчжурскому генерал-инспектору Чжан Цзолиню, некоронованному правителю всего северо-востока Китая. Тот был откровенен в разговоре с японским разведчиком, вернувшимся на днях из Внешней Монголии с самой конфиденциальной информацией:
— Капитан, я хотел бы услышать от вас правду.
— Господин генерал. Я знаю отношение моего командования к вам и потому готов искренне ответить на любой вопрос.
— Меня интересует личность и планы барона Унгерна, недавнего вашего хозяина.
— Смею заметить, он был только моим военным начальником. И не больше. А я — его военным советником.
— Пусть будет так. Вы должны знать, что и я готовлюсь к завоеванию Халхи. Может ли на этом пути мне помешать генерал Унгерн с его конницей?
— Скорее наоборот, господин Чжан Цзолинь.
— Интересное мнение. Разъясните мне вашу мысль поподробнее.
— Барон Унгерн облегчит вам завоевание Халхи.
— Каким образом?
— Город Ургу его дивизии не взять. Можете в том не сомневаться. Но он прикроет победный поход ваших войск на ту же Ургу с севера от большевиков и собираемых ими красных монгол.
— А что, теперь в Халхе есть и красные монголы?
— Есть, пока мало. Но благодаря заботам известного вам коммунистического Коминтерна их, вне всякого сомнения, скоро будет больше.
— Какие советы вы давали русскому барону?
— Я не раз советовал ему отказаться от похода на Ургу и пойти войной в оставленное им советское Забайкалье. А там захватить важный город Троицкосавск на земле бурятов и перерезать для красных войск Кяхтинский тракт.
— Это та дорога, что ведёт из России к столице монголов?
— Именно она.
— Дельный совет в мою пользу. И как реагировал на ваши слова этот безумный генерал?
— После каждого такого совета барон становился задумчив.
— Надеюсь, что вы, капитан Судзуки, бросили зёрна риса на хорошо прогретую почву.
— Весьма благодарен за оценку моих скромных трудов военного советника.
— Мой адъютант ждёт вас за дверью, чтобы отблагодарить доблестного японского офицера достойным весом серебряной монеты. Разумеется, китайской...
Японский советник Судзуки в беседе с Чжан Цзолинем не «открылся» только в одном. Уж кому-кому, а ему было достоверно известно то, что Унгерн из Даурии поддерживал в своих стремлениях познать буддистскую «карму» связь с не одним князем Халхи. Японцу было известно и то, что в восточной части современной Монголии уже весной 1920 года против китайских войск генерала Сюй Шучжэна, низложившего Живого Будду в лице Богдо-гэгена, действовали небольшие повстанческие отряды. Во главе их стояли местные князья, наиболее влиятельным из которых был ван Лувсан-Цэвен.
Именно князь Лувсан-Цэвен, превративший своих слуг и пастухов в партизаны, обратился к белому командованию с просьбой оказать монголам помощь в войне против китайцев. Получив устное послание, атаман Семёнов долго колебался с ответом. Но, взвесив все «за» и «против», отказался, поскольку его тылы и личные сбережения в банках Харбина находились на маньчжурской территории. Военный диктатор с железнодорожной станции Даурия княжескому посланцу ответил сразу и без колебаний: