Брат был похож на Фиртича, только тоньше, нежней лицом. Сейчас он — уверенный в себе, с иронической улыбкой — выжидал, когда схлынет возбуждение первых застольных минут.
- Я прошу поднять бокал за Константина Петровича Фиртича, человека, не лишенного недостатков, человеческих слабостей, но доброго, умного. Сегодня он переступил порог своего пятидесятилетия. И я хочу выпить за главное. — Виталий Фиртич обвел взглядом гостей и задумался. — Считается, что главное — здоровье. Неправда. Главное другое, главное — житейская мудрость. Не практичность, нет, это есть у многих. Практичность неплохое свойство, но лишь часть жизненной философии. А целое — это мудрость... За достойное понимание сути вещей. И пусть при этом будет здоровье...
Фиртич слушал младшего брата с насмешливой серьезностью. Казалось, ему нет никакого дела до собравшихся здесь гостей. Всем своим видом подчеркивал независимость, свободу от их мнений. Но тактично, без высокомерия. Это производило впечатление.
- Предлагаю выпить первый бокал за моего брата, за вашего товарища и коллегу, за Константина Петровича Фиртича, стоя. Прошу всех встать.
Предложение было хоть и уместное, но чем-то дерзкое. Однако Фиртич-младший чувствовал, что брат им доволен, что он держится так, как хочется старшему брату. Под взглядом его серых с прищуром глаз отрывали себя от удобных стульев гости. Одни легко, весело, с удовольствием. Другие не торопясь, со скрытой досадой.
- Спасибо, Виталик, ты сказал все правильно, умница. — Елена подошла к младшему брату и поцеловала его в щеку.
Прорвалось. Все хотели произнести здравицу в честь Фиртича. И, признаться, Павел Павлович Сазонов, который опоздал к началу банкета, окончательно пал духом и больше руки не тянул. Он угрюмо жевал ветчину, запивая зеленоватым коньяком. К тому же близость высокого начальства его не слишком воодушевляла, хоть он и был не из робких...
Неожиданно Сазонов услышал свою фамилию. Это застало Павла Павловича врасплох. Он поднял глаза, продолжая жевать.
- Вам, вам слово, — подтвердила сбоку Мезенцева и, не выдержав, добавила: — И вправду Каланча.
Многие засмеялись, глядя на сутулую фигуру главного администратора.
- А с каланчи видней, — ободряюще бросил тамада.
Кое-кто зааплодировал. Без ехидства, для веселья. Но Сазонов обиделся.
- Я потом выступлю, — мрачно пообещал он.
- Ну ты даешь, Пал Палыч, — шепнула Мезенцева.
Сидящий рядом с ней заместитель начальника управления торговли Полозов повернул к Мезенцевой мягкое лицо и попросил слова. Та замахала руками, стараясь привлечь внимание тамады:
- Григорий Анатольевич хочет сказать! Полозов просит слова!
Полозов поднялся. Маленький, круглый, он едва возвышался над столом.
- Вот. Я постараюсь компенсировать. — Он кивнул на Сазонова.
Все рассмеялись.
Сазонов вздрогнул, огляделся. Глаза застлала радужная пелена — он, кажется, всерьез опьянел. Нет, просто устал. С утра ездил к приятелю в комиссионку — тот обещал вазу по сходной цене, потом бегал по Универмагу. Даже пообедать не успел. Хорошо, привез на работу свой выходной костюм, иначе вообще бы не успел на банкет. А ради чего он себя так изнурял?.. Обида стягивала грудь, сбивала дыхание. Правильно сестра говорила: «Не ходи, нечего тебе там делать, будь в стороне, давно шишек не получал, соскучился!» И главбух Михаил Януарьевич советовал...
Полозов привычно вскинул руку и, дождавшись тишины, поднял бокал.
Фиртич слушал первого зама, подперев кулаками подбородок. Он взвешивал каждое слово, стараясь понять, к чему можно отнестись всерьез, а что отбросить как благодарность за приглашение на банкет. Он ждал, что Полозов скажет о планах управления по реконструкции старого Универмага. Но, кажется, его надежды напрасны... Фиртич потерял интерес к Полозову и демонстративно потянулся к салату. Да и кто он такой, этот Полозов? Чиновник! Деловые люди, приезжающие в страну из-за рубежа, иной раз и в толк не могут взять: для чего торговле Полозов? А вот Фиртич — это другое дело. Он — директор! Сколько раз на приемах Полозов и его коллеги из управления не знали, куда себя деть, в то время как Фиртича буквально рвали на части...