- Три раза... Первый раз не по себе было. А потом уверовал в свою звезду. И ничего, везло, — засмеялся Кузнецов.
- И до сих пор везет, — засмеялся вслед Лисовский.
- Не жалуюсь, — хохотнул Кузнецов.
- Еще бы, — не успокаивался Лисовский.
Оба чем-то были похожи друг на друга. Высокие, громоздкие. Только у Лисовского серый, болезненный цвет лица. В то время как Кузнецов со своей прической ежиком, похожей на белую щетку, выглядел даже спортивно, несмотря на бесформенный костюм...
Успокоились. Кузнецов наклонился, застегнул портфель, собираясь уходить. Лисовский подобрал пачку, положил на нее вторую.
- Забавно. Миллионы проходят за моей подписью, а чтобы так держать в руках живые десять тысяч — не было.
- Вот и держите крепко.
- Послушайте, Аркадий Савельич. — Лисовский поднял рюмку, сделал глоток. — Почему вы решили, что я возьму эти деньги?
- Потому что десять тысяч.
- Знаете, мне, дураку, за шесть десятков прожитых лет казалось, что крупные взятки дают каким-то особым, сложным путем.
Кузнецов разогнулся, поднял портфель, поставил на колени.
- Так ведь я человек простой, Михаил Януарьевич. Простой! А простота, брат, — это ключ ко всему. У других — комплексы, рефлексии. В лице меняются, заикаются, не знают, куда положить, чтобы и видно было и не пропало... Ты — мне, я — тебе. И концы! И вся философия. К тому же, брат, ради детей стараюсь. Святое дело!
- Ради детей... Кха-кха-ха, — опять зашелся в кашле Лисовский.
Кузнецов поднялся, пережидая. Протянул руку, погладил абажур.
- Что ж это вы, Аркадий Савельич, — отдышался наконец Лисовский. — Ради детей... А сами ревизоров напустили на свое хозяйство.
Сквозь смуглоту щек Кузнецова проступила бледность. Он резко отдернул руку от абажура. По комнате накатом поплыли тени.
- С чего это вы так решили? Слова-то, Михаил, обдумывать надо.
- А как же, Аркадий... С такими-то деньгами — и вдруг ревизоров допустили? Стало быть, нужно вам было. Только для чего, не пойму.
- Так зачем мне было сюда являться? Уговаривать вас!
- Зачем? И верно... Не думали вы, Аркадий Савельич, что ОБХСС черновики прихватит. Бухгалтер ваш их на даче хранила. А те молодцы раз — и туда сиганули. Вот и всплыла статья девяносто третья, часть первая. Хищение в особо крупных... Вы, Аркадий Савельич, и поняли, что ей терять нечего: потянет она вас, чтобы себе участь признанием облегчить. Поворот для вас неожиданный, может, вы о черновиках тех и знать не знали... Вот и прискакали ко мне... То-то...
Кузнецов выпятил толстые губы, покачал головой и засмеялся.
- Ты что, старый! Я ведь чист в этом деле, сам знаешь. Нигде моей подписи нет. В одном моя вина: приказал через склад кухонные изделия проводить. Для лучшего контроля. А нечестные люди этим воспользовались. Выговором, на худой конец, отделаюсь...
- Ну, это суду решать, не мне, — прервал его Лисовский.
Он придвинул к себе портфель Кузнецова, раскрыл и швырнул туда деньги. Защелкнул замок.
- Неси обратно, Аркаша. Может, кому и сунешь, ты мужик головастый. Всплывешь еще, если не расстреляют, — с какой-то ленцой в голосе проговорил Лисовский. — А от меня пощады не жди. Потому как ты мне враг номер один, Аркаша. Так-то.
Глаза Лисовского налились кровью. Лицо покрылось темными пятнами, а руки — большие, мясистые — вздрагивали.
- Бог даст, Аркаша, я еще дотумкаю: с чего это ты надумал собственный дом поджечь? Неделю мне еще возиться над экспертизой, если не более. Накрутил ты там, Аркаша, накрутил.
Кузнецов поднял портфель, подергал, словно пробуя вес.
- Дурак ты, Мишка. Десять тысяч! Больше бы дал хоть раза в два. — В голосе Кузнецова еще теплилась надежда. — Все равно откуплюсь. А ты с носом останешься...
Лисовский чувствовал, что кашель вновь сейчас его скрутит. Уже подкатывал к горлу шершавым неотвратимым комом. И он проговорил торопливо, на одном выдохе:
- Коньяк оставь. И конфеты. Мать порадую. Гонорар за визит. Тайну твою тебе приоткрыл. Стоит этих царских конфет?
- Стоит, — кивнул Кузнецов.
Он остановил абажур, взял портфель и вышел не простившись...
Такой кашель давно не сотрясал большое тело Михаила Януарьевича. Сухой, раскатистый, он чередовался с трубным звериным воем... Михаил Януарьевич присел на тахту. Книги, фотографии, шкаф — все плыло перед глазами. Потом дверь растворилась, и в комнату вошел Дмитрий. Он хотел было подать воду, но Михаил остановил его жестом.
Кашель выдыхался, редел. Михаил бессильно откинулся на спинку тахты.
- Знаешь, кто сейчас приходил? — спросил он. — Директор ресторана. Взятку принес.