— Нет. Бабушка и дедушка по маминой линии давно умерли, по отцу бабушка в прошлом году. Кажется, у отца есть двоюродный брат, живёт где-то на Дальнем Востоке, но я его ни разу не видел.
— Куришь? — спросил Буйтенко.
— Нет.
— Это хорошо. А я вот дымлю как паровоз, — Буйтенко закурил очередную сигарету. — Ты способен сейчас вести деловой разговор?
— Да, способен, — сказал я. — Я уже взрослый.
— До наступления восемнадцати лет ты не можешь вступить в наследство. Если мы объявим о существовании завещания, тебе должен быть назначен опекун. Либо кто-то из родственников, либо представитель государства. Зная ваше государство, не сомневаюсь, что твоё наследство постараются под любым благовидным предлогом отобрать. Ты же этого не хочешь?
— Не хочу, — сказал я. — А разве государство и не ваше тоже?
— Я в основном живу в Штатах, — ответил Буйтенко. — Там другие порядки, добрее, что ли. Я предлагаю следующее. Наша юридическая компания подписывает с тобой соглашение о том, что мы представляем твои интересы в любых инстанциях до наступления совершеннолетия. Мы не можем стать официально твоим опекуном, поэтому на ближайший год скромно умолчим о завещании. Ежемесячно мы будем передавать некоторую сумму, на которую ты сможешь жить. После вступления в свои права ты заплатишь компании комиссию в размере 5% от суммы наследства. Ты понимаешь, о чём я говорю?
— Да, понимаю, — сказал я. — Вы поможете организовать похороны?
— Разумеется, — сказал Буйтенко. — Представишь меня двоюродным братом отца, тем самым, которого никогда не видел. Я съезжу пока в похоронное агентство, а ты почитай текст соглашения, — он протянул мне папку с документами. — Если всё устраивает, то сегодня подпишем и сделаем нотариально заверенный перевод на английский.
Глава 3
Буйтенко организовал похороны грамотно и профессионально, будто делал это не первый раз. Тела родителей привезли в запечатанных гробах, «авария была страшная, — сказал он. — Тебе лучше не видеть».
Людей на похороны пришло немного, в основном, коллеги отца по заводу, я понял, что Буйтенко принял меры, чтобы не было особой огласки, наверное, говорил что-нибудь вроде этого: «Парню и так трудно, круглой сиротой остался. Так что давайте без мелодрам. Слезами горю не поможешь. Я парню загнуться не дам».
Так он говорил или как-то иначе, я не знаю, но с соболезнованиями ко мне почти не лезли и, слава богу, потому что я совершенно не понимал, что на эти соболезнования надо отвечать.
На следующий день после похорон Буйтенко сходил со мной в банк, где оформили кредитную карту, и передал запечатанный конверт.
— Двести тысяч рублей. Каждый месяц на карту будет поступать такая же сумма. На жизнь хватит. Подумай ещё раз, может быть, поехать в Москву, я устрою тебя в закрытый интернат.
— Нет, спасибо, — сказал я. — Школу закончу дома. Елец мой родной город, у меня здесь друзья, я здесь всё знаю.
— Ну, смотри, ты парень умный. Сам понимаешь, ни одного лишнего слова друзьям и подругам. Люди падки на чужие деньги, особенно в таких количествах. Мне звони, в случае необходимости, в любое время, днём, ночью, не стесняйся. Я тоже тебе буду набирать.
— Спасибо вам за всё! — сказал я.
— Для нас каждый клиент — единственный, — усмехнулся Буйтенко. — Особенно, такой как ты.
Наверное, я чёрствый человек. Всё это обрушилось на меня так внезапно, дикая смерть родителей, это сумасшедшее наследство, абсолютное непонимание, что и как дальше делать, у меня внутри всё будто заледенело, я кушал, гулял по улице, встречался с друзьями, смотрел телевизор и сидел за компьютером, и одновременно мне казалось, что я смотрю на протекающую череду событий через мутное стекло, что достаточно потрясти головой и я услышу мамин голос, смех отца, что всё вернётся в нормальную, человеческую, обычную жизнь.
Наступил июнь, было жарко, я сидел вечером в квартире в состоянии полной апатии. Когда родители были живы, я множество раз представлял себе, что буду вытворять, если они уедут куда-нибудь недели на две. Позову друзей, мы обязательно раздобудем выпивки, постараемся затащить девчонок. Сейчас я мог это устроить без проблем, у меня были для этого деньги, но я тупо сидел на диване, смотрел в стенку, иногда наливал себе холодной кока-колы из холодильника, опять садился на диван и продолжал сверлить взглядом стенку.
В дверь позвонили. Я посмотрел на часы. Было около одиннадцати вечера. Я удивлённо хмыкнул, лениво потянулся и открыл дверь. На пороге стояла тётя Люда.
— Здравствуй, — сказала она. — Я только сегодня узнала.
Тётя Люда была лучшей подругой моей мамы. Она преподавала литературу в нашей школе и в последние два года, став классным руководителем моего класса переименовалась в Людмилу Александровну. С её сыном — Пашкой, дружить у меня не получалось, парень был, откровенно говоря, тупой как бочка.
— Заходите, — сказал я.
— Я ездила к Павлу в училище, — сказала Людмила Александровна. Сына она сумела спихнуть в Суворовское, чему учительский состав нашей школы был невероятно рад. — Сегодня приехала, узнала об этой трагедии и сразу к тебе. Как ты?
— Да всё нормально, — сказал я. — Жизнь продолжается.
— Что ты кушаешь? — спросила Людмила Александровна. — У тебя есть деньги?
— Всё в порядке, — заверил я. — Двоюродный брат отца отыскался, он приезжал на похороны, обещал помогать с деньгами до окончания школы. Он какой-то крупный чиновник в Хабаровске.
— Есть на свете добрые люди, — сказала Людмила Александровна. — Тебе главное — не впадать в хандру. Давай-ка вот что сделаем, у меня с собой бутылка «Шампанского», можно немного выпить, ты мальчик взрослый, тебе не помешает.
— Давайте, — согласился я.
Тёте Люде сорок один год. И выглядит она совсем не как тётя. Яркая блондинка, с высокой грудью, крепкими бедрами, большим чувственным ртом. Она вдова, её муж, прапорщик, покончил собой десять лет назад при туманных обстоятельствах, я совсем его не помню, хотя когда-то они приходили к нам в гости регулярно. Я не раз представлял, как лазаю рукой под юбкой у Людмилы Александры, а потом вставляю своего молодца в эти алые губки.
Интересно, подумал я, если ей предложить сто тысяч, она сразу откажется или задумается. На дальнейшее развитие ситуации у меня фантазии не хватило.
Мы выпили шампанского, поболтали о всякой всячине. Время перевалило за полночь.
— Оставайтесь ночевать, — предложил я, прибалдев от собственной наглости. — Чего вам на такси тратиться.
Людмила Александровна жила на другом конце города.
— Ладно, — сказала она. — Я приму душ, а ты постели.
Я разобрал родительский диван, постелил, разделся до трусов и лёг. А ведь мне никто не указ, подумал я, и снял трусы. Не захочет, пусть чапает домой пешком, я тут хозяин. И я отбросил в сторону одеяло.
Людмила Александровна вышла из ванной, завернутая в полотенце. Она внимательно посмотрела на меня и села краешек дивана.
«Ведь никто не узнает, — она взяла в ладошку мой член. — Ты мне обещаешь?».
«Никто», — я снял с неё полотенце, подтянул к себе и поцеловал в губы.
«Дай к тебе привыкну, — попросила она, мастурбируя мой член. — Называй меня Люся».
«Ладно, Люся, — сказал я. — Попочка у тебя славная».
«Она полностью в твоём распоряжении, — засмеялась Люся. — Ты мне так нравишься».
Она стала целовать меня, медленно спускаясь к моим ногам, добралась до члена и принялась сосать.
Только бы не кончить раньше времени, подумал я, какое блаженство. Люся облизала член и уселась на него. «О-о-о! — застонала она. — Ты божественный ебарь!».
Мы кончили вместе. Люся нагнулась и шепнула мне в ухо: «Какой кайф! Я люблю тебя!»
Глава 4
— Ну, здравствуй, Люся! — сказал он. — Рад тебя видеть!
«Он не изменился, — подумала я. — Только волосы седые. А взгляд такой же сволочной».