Если он рядом, значит — будет успех. И действительно, с ним нам удавалось почти все.
В эти полтора месяца он вместе с нами уничтожил почти шестьдесят вражеских самолетов, оставаясь невредимым, и преимущество англичан уменьшалось день ото дня. Нам остается лишь сохранить его дух в нашей эскадрилье.
Сегодня состоялся перелет в Камбрэ, откуда родители и братья героя будут сопровождать его на кладбище в Дессау. Родители его — великие люди: при всей той боли, которую они испытывают, они отважно держатся перед лицом неизбежного…»
Он больше не мог писать. Он знал: до последнего своего вздоха будет помнить тот роковой миг — и падение «Альбатроса».
Он навсегда останется человеком, который убил своего учителя, вождя, наставника и лучшего друга — Освальда Бёльке.
Окончание следует...
© А. Мартьянов. 29.03. 2013.
60. Памятник герою
11 февраля 1917 года, Западный фронт, Камбрэ
После гибели Бёльке Эрвин Бёме замкнулся в себе. Воевал как прежде, но дружбы ни с кем не заводил и в откровенности не пускался.
Требовалось время, чтобы привыкнуть к случившемуся.
Манфред фон Рихтгофен был первым, кто подошел к ошеломленному Бёме и сказал просто, грубо, со своей всегдашней рыцарской прямотой:
— Твоей вины нет.
Смысл в жизни оставался один: воевать дальше.
...Англичанин оказался настырным. Бёме атаковал его, снова и снова заходя на своем «Альбатросе». «Сопвич полуторастоечный» отвечал выстрелами.
Наконец «Альбатросу» удалось прижать «Сопвич» к земле. Началось вынужденное снижение.
— Черт с тобой, — сказал Бёме, глянув вниз, на опускающийся самолет. — Живи. Не буду тебя добивать.
В этот момент англичанин рванулся вверх и, поравнявшись с немецким летчиком, открыл огонь.
Стрелял летнаб — из личного оружия. Он попал немцу в левую руку.
Бёме выругался и ответил очередью. Англичанин загорелся...
С трудом, превозмогая боль, Бёме посадил «Альбатрос». Подбежавшему механику он сказал «пустяки» и потерял сознание.
Через два дня с госпитальной койки он уже писал бодрое письмо своей милой корреспондентке Анне-Мари:
«Еще со времен начальной школы по чистописанию я не получал выше тройки, иногда и четверки, однако сегодня Вы поставили бы мне балл и пониже. Это из-за того, что мне приходится писать в постели; к тому же я не могу использовать левую руку, чтобы придерживать листок.
Постель, в которой я пишу, стоит в военном госпитале в Камбрэ. А в лазарете я нахожусь по той причине, что позавчера один крайне недоброжелательный англичанин коварно прострелил мне левую руку.
Это был двухместный «Сопвич», который я уже отправил вниз, так что он уже падал, и который я в припадке охотничьего благородства пощадил, — и вот его благодарность!..
Но не страшитесь ни за жизнь мою, ни за руку. Кости и нервы не пострадали, выстрел лишь задел по касательной. То, что все это так чертовски больно, — дело второстепенное; я злюсь только из-за того, что пришлось бросить в переделке мою эскадрилью — как раз теперь, когда началась весенняя заварушка.
Надолго ли я застрял в лазарете и получу ли еще один отпуск — о том ведают лишь боги. Порадуйте же приветом проклятого на одиночество и бездействие лазаретного узника…»
18 августа 1917 года, Западный фронт
Что ж, художнику Кольшайну из Дюссельдорфа удалось, в конце концов, закончить портрет Эрвина Бёме. И предсказание насчет орденов сбылось: теперь Бёме награжден Железным крестом и Рыцарским крестом ордена Дома Гогенцоллернов.
— Мы никак не можем отправить вас обратно на фронт! — сказали ему в штабе армии, когда Бёме явился доложить о своей готовности вернуться к боевой работе. — Помилуйте! Вы были тяжело ранены. Вы... уже немолоды. И потом, ваш опыт...
— Снова инструктором? — догадался Бёме.
— Это временно, пока не восстановится ваше здоровье, — обещали ему.
Но постарались задержать его как можно дольше.
И вот наконец сбылось: Эрвин Бёме снова на фронте.
Эскадрилья, над которой он принял командование, называлась «Освальд Бёльке».
— Великие люди обладают бессмертным духом, — с такими словами Эрвин Бёме обратился к своим подчиненным. — И мы можем видеть это воочию. Дух Освальда Бёльке живет в нас, в наших крыльях, в наших победах. Он поведет нас в бой — как некогда вел нас сам Освальд, живой и во плоти.
28 октября 1917 года, Дессау — Гамбург
Годовщину гибели Освальда Бёльке Эрвин Бёме провел на кладбище в Дессау — на могиле боевого товарища.
У него оставалось еще время, и он заехал в Гамбург — повидать Анну-Мари. Она близко к сердцу приняла эту историю и нашла удивительные слова, чтобы утешить своего друга по переписке.
Увидев Эрвина, Анна-Мари засияла такой неподдельной радостью, что он смутился.
— Сегодня в полночь отходит мой поезд на фронт, — заговорил он. — Времени почти нет, поэтому я обязан... Да, я обязан вас спросить: Анна-Мари, вы... вы любите меня?
— Да! — вскрикнула она. — С того самого мгновения, как увидела вас вылезающим из самолета во время вашей «вынужденной посадки» у нас на лужайке»! Но почему, ради всего святого, почему, Эрвин, вы молчали так долго?
— Потому что... — Он снова замялся. — Проклятье, фройляйн! Потому что я боялся услышать «нет»! Потому что ваше «нет» нарушило бы мое внутреннее равновесие до такой степени, что я не смог бы больше сражаться!.. Да, — он усмехнулся, — вот так. Человек сражается на самолете, не боится ни смерти, ни дьявола, но ужасно боится милой молодой девушки...
Она мягко взяла его под руку:
— Так и должно быть. Вы изумительно старомодны, мой герой.
— И вы, — сказал он, осторожно поцеловав ее в щеку. — Я обожаю вашу старомодность...
— Когда я получу благословение родителей, мы объявим о нашей помолвке, — сказала Анна-Мари. — Ах, Эрвин! Сколько времени мы с вами потеряли!
— Но подхожу ли я на роль мужа? — Он снова заколебался. — Без определенного положения в жизни, без ясного представления о будущем... и связать свою судьбу с судьбой другого существа!
— На что же вы надеетесь? — Она посмеивалась так, словно знала ответ.
Улыбнулся и он:
— На милость благосклонного духа, который всегда помогает сильным и смелым.
И добавил:
— Никогда я не думал, что старый, побитый жизнью человек может быть так по-юношески счастлив!..
31 октября 1917 года, район Зоннебеке, Фландрия
— Мартин! — Эрвин Бёме с трудом растолкал брата, который продолжал храпеть, хотя было уже десять утра. — Проклятье, великан, ты никак впадаешь в зимнюю спячку!
— Эрвин! — Мартин открыл глаза. — Что случилось? Ты давно приехал?
— Вчера. Ты не слышал. Мартин, это случилось! Анна-Мари будет моей женой! У меня есть невеста!
— Я всегда подозревал, что она к тебе неравнодушна, — хмыкнул Мартин.
Скоро вся эскадрилья поздравляла Эрвина, сыпались шуточки насчет «вынужденных посадок» на чужих лужайках, которые приводят к таким «смертоносным последствиям».
Эрвин Бёме улыбался все шире и понимал, что он действительно счастлив. Впервые в жизни.
Он был даже счастливее, чем после первого восхождения на Юнгфрау!
29 ноября 1917 года, Зоннебеке
Капитан Джон Паттерн на своем «Armstrong Whitworth FK.8» заметил «Альбатрос» и сразу выбрал его для атаки.
Германец вел машину уверенно. Присмотревшись, Паттерн понял, что за штурвалом — Эрвин Бёме: изображение дракона украшало фюзеляж. Что ж, тем лучше.