Поначалу пленники вызывали жалость и сострадание. Он искренне стремился помочь им: кормил, поил, слушал истории и убирал нечистоты. Но, увы — люди, жить которым оставались считанные дни, не умели быть благодарными. Тот факт, что они внутри, а он снаружи, ставил их по разные стороны жизни и смерти. Его называли предателем. Мэт обижался, доказывал, что ни в чём он не виноват, но его не слушали. Люди нашли, на ком выместить злобу, и хотя менялись они каждый день, новые также называли его предателем.
Уборка за людьми стала меньшим из зол. Основная работа свелась к чистке отхожих ям. Чешуйчатые ублюдки гадили безбожно и порой ему приходилось ползать в нечистотах по самые уши. Мыться случалось в бадейке и то кое-как.
Много периодов спустя в плен стали попадать старики и дети. Тогда он впервые чуть не сошёл с ума — смотреть на умирающих детей было выше его сил. Помогла встреча с Ириной, у него появились силы жить дальше.
Ирина — такая же рабыня, но судьба её сложилась иначе. Она трудилась на первом этаже Конака, в покоях воинов второго слоя. К счастью, для трехметровых гигантов девушка не представляла никакого интереса, и её работа заключалась в уборке помещений. Но Мэт прекрасно понимал, что ей тоже не сладко. Ящеры не замечали ползающих рабов и частенько давили их, считая это забавным.
В редкие минуты с Ириной говорили. Нобили — древняя каста воинов, обладающих сверхсилой. Они умели общаться мысленно. Её расспрашивали о Земле и о Нобилях людей. В череде странных разговоров девушка немного узнала о мире Ящеров и поделилась с Мэтом этими крохами.
Выяснилось, что в их языке отсутствует прошедшее время. Рептилии используют определение — завтра и послезавтра. Планирование на том же уровне.
Три периода назад что-то произошло, и жизнь Мэта стала невыносимой. Косозуб, которому отродясь дела не было до презренного раба, пришел в чулан взмыленный и побитый. Вывалил ему на голову ведро помоев и придавил лапой. Что-то прошипел и принялся избивать, усердно ломая ребра. Когда Ящер ушел, Мэт остался лежать на полу. Полоска его жизни сократилась до 3%. Он тихонько подвывал от боли, не представляя, как теперь кормить пленников.
Полежав с полчаса и восстановив жизнь до 5%, он с кряхтением стал собирать разбитыми в хлам пальцами помои обратно в ведро, а потом ещё часа два полз по мокрому коридору, толкая его перед собой.
Люди, завидя как он ползёт-извивается, стали смеяться и наперебой называть его Гнидой. Мэт лишь обреченно вздохнул — новая кличка обязательно к нему прилипнет.
Он ползал от клетки к клетке и раздавал еду. Пленники радовались его боли, но от еды не отказывались. Внезапно к нему обратились по имени.
— Мэт?
Мэт удивлено помотал головой и, подумав, что показалось, продолжил наполнять помоями миску.
— Ты ведь Мэт? Сорок восьмая школа. Саратов!
Несчастный перевел взгляд на соседнюю клетку, из которой на него смотрел изможденный одноглазый мужчина.
— Ты меня знаешь? — голос вышел хриплым, он давно разговаривал.
— Знаю. Федя я, Маляев, одноклассник твой. Помнишь, после уроков вместе пиво пили? Ну?
— Вроде...
— Ага, точно ты! Ну и потрепало же тебя, братишка.
— Здравствуй, Федя. Не скажу, что рад тебя видеть.
Одноглазый коротко хохотнул.
— Давно ты тут? На тебе, смотрю, места живого нет, — Федор прижался к решетке, силясь разглядеть одноклассника.
— Не знаю…. Давно. Очень давно.
— Ты не в курсе, нахрена мы тварям этим сдались?
— Приносят в жертву, получают силу.
— Значит — правда, — обреченно кивнул он. — И что, шансов нет?
— Никаких, — расстроенно помотал головой Мэт и скривился от боли.
— А ты почему там, а не тут?
— Старая история. Тоже был в клетке, но попытался сбежать. Нас поймали и взяли в рабство. Поверь, лучше на алтарь — быстрее отмучаешься.
— Ой ли? Я бы тоже поползал, еду пораздавал. Замолвишь за меня словечко?
— На том свете, если только.
Федор насупился и замолчал. Мэт закончил с предыдущей клеткой и подполз к однокласснику.
— Как дела на родине, Федь? Что нового? Ты женился? Дети есть?
— Женился, развелся, дочка есть. Ей четырнадцать сейчас.
— Здорово… Красавица наверное?
— А то, — довольно осклабился Федор. — Вся в меня. А на родине, знаешь, по-разному… Голод вот был, ты его, кстати, застал?